Что касается сибирской бесконечной пустынной тундры, где редко встречаются даже самоеды[55] или чукчи, не покидающие прибрежные районы, то там, конечно, нельзя рассчитывать на какую-либо выручку. Впрочем, поживем — увидим.
Условившись обо всем, господин Каскабель постановил отправляться в путь на следующее утро.
Пока же Корнелия принялась, как всегда проворно, хлопотать по хозяйству и готовить ужин с помощью Клу.
— Какая удивительная идея, — произнесла она, — пришла в голову господину Каскабелю!
— Да, хозяйка, замечательная идея, как и все, впрочем, что варятся в его котелке… То есть, я хочу сказать, вертятся у него в мозгах…
— К тому же, Клу, в этом направлении нет моря, а значит, нет морской болезни…
— Разве что в проливе есть бортовая качка льда!
— Да ну тебя, Клу, с твоими шуточками!
В это время Сандр выполнил несколько головокружительных, восхитивших его отца прыжков. Наполеона грациозно танцевала, а собаки резвились рядом. Надо восстанавливать форму, ведь скоро — новые представления.
Вдруг Сандр вспомнил:
— А наши животные? Мы не посоветовались с ними насчет предстоящего великого путешествия!
Он тут же подбежал к Вермуту:
— Ну, старина, как тебе понравится добрый перегон в три тысячи лье?
Затем обратился к Гладиатору:
— А твои бедные старые ноги ничего не хотят высказать?
Кони дружно заржали, словно желая выразить свое согласие на дальнюю дорогу.
Тогда он обернулся к собакам:
— Ты, Ваграм, и ты, Маренго, станете вы зарабатывать своими номерами?
Ответом послужил радостный лай, сопровождавшийся многозначительными прыжками. Не стоило даже сомневаться, что собаки обегут вокруг света по одному знаку своего хозяина.
Теперь настал черед обезьянки высказать свое мнение.
— Что с тобой, Джон Булль? — удивился Сандр. — К чему этот озадаченный вид? Ты увидишь родину, малыш! Если будет слишком холодно, тебе сошьют теплую курточку! Ты не забыл свои гримасы и ужимки?
О нет! Джон Булль никак не мог их забыть и в доказательство состроил такую уморительную рожицу, что вызвал всеобщий взрыв смеха.
Оставался попугай. Сандр выпустил его из клетки, и тот прошелся, покачиваясь на лапках и подергивая головой.
— Эй, Жако, — спросил Сандр, — почему ты молчишь? Что, дар речи потерял? Мы начинаем сказочное путешествие! Ты с нами, Жако?
Жако извлек из глубины своей гортани целую сюиту членораздельных звуков, раскатывая «р» так, словно оно исходило из луженой глотки господина Каскабеля.
— Браво! — закричал Сандр. — Жако согласен! Жако с удовольствием сказал «да»!
И мальчишка, сделав стойку на руках, приступил к серии сальто и кульбитов под родительское «браво».
В этот момент появилась Корнелия:
— За стол!
В тот же миг все собрались в столовой и в два счета уничтожили еду, всю до последней крошки.
Казалось, теперь все стало на свои места, как вдруг Клу опять перевел разговор на несчастный сейф:
— Я думаю, господин хозяин, что эти два мерзавца здорово влипли!
— Почему? — спросил Жан.
— Потому что они не знают секретного слова и никогда не смогут открыть сейф!
— Не сомневаюсь, они принесут его обратно! — разразился смехом господин Каскабель.
Необыкновенный человек! Увлекшись новой идеей, он уже забыл про кражу и воров!
Глава V
В ПУТЬ!
Да! В путь, в Европу, и на этот раз малоисследованным маршрутом, который не стоит рекомендовать тем, у кого мало времени.
«Времени у нас больше, чем нужно, — думал господин Каскабель, — зато нам здорово недостает денег!»
Отъезд состоялся утром второго марта. На рассвете Вермута и Гладиатора впрягли в «Прекрасную Колесницу». Госпожа Каскабель с Наполеоной заняли место внутри фургона, ее муж и сыновья шли пешком, Клу управлял лошадьми, Джон Булль взгромоздился на крышу, а собаки бежали уже далеко впереди.
Погода стояла прекрасная. На кустах наливались соком первые почки. Весна исполняла свою великолепную прелюдию, характерную только для калифорнийских просторов. Птицы распевали в вечнозеленой листве каменных деревьев и белых дубов. Тонкие стволы сосен покачивались над зарослями вереска. Повсюду виднелись купы невысоких каштанов и яблонь, плодоносящих мансанильями[56], весьма недурными для производства индейского сидра.
[55] Самоеды — устаревшее название ряда народностей северной Сибири; автор употребляет его расширительно на все туземное население этого обширного края, хотя в ряде случаев подразумевает под ним совершенно конкретные малые сибирские народности — таймырских энцев и нганасан, а также селькупов, живших в XIX веке по реке Таз.