Вместе с тем книга отличается от общих очерков истории Рима. Так, X. Скаллард, автор одного из самых популярных и часто переиздаваемых пособий, казалось бы, также исходит из положения об отпечатке, налагаемом великими личностями на соответствующую эпоху: не случайно же центральный том его римской истории назван «От Гракхов до Нерона»6. Тем не менее здесь имена политических деятелей по большей части служат лишь «этикетками» периодов, даже если и дается развернутая характеристика проводившейся ими политики, а изложение эволюции основных сфер жизни римского общества разворачивается практически независимо от них. И это понятно, так как в этом случае повествование подчиняется той или иной концепции, тогда как автор биографического исследования видит свою задачу в том, чтобы представить своего героя живым, реальным человеком. С другой стороны, биографические работы очень похожи, если посвящены одному и тому же лицу. При этом даже когда авторы с разных точек зрения рассматривают одного и того же героя (например, и те, кто подходит к Марку Антонию как к типичнейшему римскому аристократу I века, и те, кто смотрит на ту же фигуру как бы с эллинистического Востока), в изложении «основного фона» сходятся чрезвычайно близко.
Так что, пожалуй, эффект «присутствия» главного героя выражается в том, что изложение политической истории в книге о нем несколько отличается от повествования о жизни его современников — биографии Помпея и Цезаря шьются из ткани разного рисунка, хотя само качество материала близко похоже. Этому способствует и характер дошедших до нас источников: они, как правило, дают взгляд на того или иного деятеля со стороны, возможности заглянуть ему в душу весьма невелики, и изложение внешней канвы жизни остается непреодолимой первой, а зачастую и единственной ступенью в познании характера героя. Своеобразным «аргументом от обратного» в пользу высказанного утверждения может служить совершенно особый случай Цицерона. Тот факт, что от него сохранилось огромное литературное наследие — речи, письма, политические и философские трактаты, — в котором цицероновское «я» выразилось гораздо полнее, чем у других его современников, сказался и на характере его нынешних жизнеописаний. Здесь больше разброс оценок, значительно богаче тематика биографии, включающая, как правило, самую широкую культурную проблематику, и, наконец, вполне реальна задача написать «историческую автобиографию», как это и делает О. Цирер, не выходя за пределы науки и утверждая при этом, что Цицерон живет среди нас, в современности7. А ведь не будь этого авторского наследия, биографии этого политического деятеля писались бы наподобие других, поскольку из «посторонних» источников мы знали бы о Цицероне примерно то же, что и о его современниках.