Чтобы не обнаружить себя, они, как это впоследствии сделают солдаты Дункана, прикрыли свои шлемы ветвями деревьев.
К несчастью для нападающих, две женщины, по просьбе гладиаторов совершавшие при входе в лагерь жертвоприношения, заметили движущийся лес и подняли тревогу.
Канниций и Каст обрушились на римлян, и те погибли бы, если бы Красс не ввел в бой оставшуюся часть своего войска, чтобы поддержать их.
Двенадцать тысяч триста гладиаторов остались лежать на поле боя.
Их пересчитали, осмотрели их раны.
Только десять из них получили удар в спину.
После подобного побоища у Спартака больше не было возможности продолжать кампанию. Он предпринял попытку отступить к Петелийским горам.
Красс пустил по его следу Скрофу, своего квестора, и Квинкция, своего легата.
Подобно вепрю, который бросается на преследующих его собак, Спартак развернулся к ним лицом и обратил их в бегство.
Эта победа погубила его: его бойцы заявили, что хотят сражаться.
Они окружили своих командиров и снова повели их против римлян.
Именно этого и хотел Красс: покончить с ними любой ценой.
Незадолго перед тем ему стало известно, что Помпей уже на подходе.
Он, со своей стороны, подошел к врагу как можно ближе.
И вот однажды, когда солдаты Красса по его приказу рыли ров, гладиаторы затеяли с ними перепалку; взыграло задетое самолюбие: обе стороны покинули лагерь, и завязался бой; с каждой минутой его участников становилось все больше.
Спартак понял, что ему ничего не остается, как вступить в сражение.
Это было как раз то, чего он хотел избежать.
Вынужденный действовать вопреки своей воле, он велел привести своего коня, выхватил меч и вонзил ему в горло.
Животное рухнуло.
— Что ты делаешь? — спросили у Спартака.
— В случае победы, — сказал он, — у меня не будет недостатка в хороших конях, ну а в случае поражения у меня не было бы в нем нужды.
И он тотчас же устремился в самую гущу римлян, пытаясь отыскать Красса, но не находя его.
Два центуриона схватились с ним; он убил обоих.
Наконец, когда все его соратники обратились в бегство, он, как и обещал, остался на месте и погиб, не отступив ни на шаг.
В это время подошел Помпей.
Остатки войска Спартака двинулись против него, и он истребил их.
После чего, как и предвидел Красс, вся честь победы над гладиаторами досталась Помпею, хотя он прибыл уже после их разгрома.
Что же касается Красса, то напрасно он раздал народу десятую часть своего состояния, напрасно накрыл на Форуме десять тысяч столов, напрасно наделил каждого гражданина хлебом на целых три месяца: все равно Помпею пришлось оказывать ему поддержку, чтобы он получил консульскую должность вместе с ним, да и то назначили его лишь вторым консулом.
Кроме того, Помпей получил триумф, а Красс — лишь овацию.
Как мы уже говорили, фортуна благоволила Помпею.
Метелл подготовил ему победу над Серторием.
Красс сделал еще лучше: он победил для него Спартака.
И в приветственных возгласах народа во время триумфа не было ни слова ни о Метелле, ни о Крассе; в них звучало лишь имя Помпея.
Затем настал черед войны с пиратами.
Мы уже говорили, какого могущества они достигли.
Следовало уничтожить их под корень.
Сделать это поручили Помпею.
Три победы подряд — над Лепидом, Серторием и Спартаком — сделали его мечом Республики.
Красса не сочли достойным быть даже его легатом.
Бедняга Красс! Он был слишком богат, чтобы ему воздавали должное.
От того, что пираты хозяйничали на море, более всего страдали всадники.
Вся торговля Италии находилась в их руках.
Ну а поскольку торговля была прервана, всадники разорились.
Вся их надежда была на Помпея.
Они сделали его — вопреки сенату — властелином моря, от Киликии до Геркулесовых столпов, и дали ему полную власть над его побережьем на четыреста стадиев в глубь суши.
На этих четырехстах стадиях он имел право казнить и миловать.
Кроме того, он мог брать у квесторов и откупщиков деньги на строительство пятисот кораблей — столько, сколько пожелает.
Он мог по своей воле, по своему желанию, по своей прихоти набирать солдат, матросов и гребцов; однако все эти полномочия были даны ему с условием, что вдобавок он сокрушит Митридата.
Происходило это за шестьдесят семь лет до Рождества Христова.
Цезарю было тогда тридцать три года.
Всего лишь за три месяца, благодаря тем невероятным возможностям, какие были ему предоставлены, Помпей расправился с пиратами.