— А где ты был? — спросил его друг. — Я и не знал, что тебя не было в Риме.
Этот ответ излечил бы Цицерона от его тщеславия, если бы тщеславие не было неизлечимой болезнью.
К тому же вскоре ему представится случай, который даст волю его тщеславию.
Для начала он выступил в суде против Верреса и заставил приговорить его к штрафу в семьсот пятьдесят тысяч драхм и к изгнанию.
Штраф был пустяком, но изгнание было делом серьезным.
А сверх того, это назидание другим, бесчестье и стыд.
Правда, для негодяев стыда не существует.
Этот успех ввел Цицерона в моду.
«Благодаря своим дарованиям, — говорит Плутарх, — он имел почти такую же многочисленную толпу почитателей, как Красс благодаря своим миллионам и Помпей благодаря своему могуществу».[18]
Между тем в Риме начали заниматься заговором Каталины.
Выяснив, что представляли собой Помпей, Красс и Цицерон, посмотрим, что представлял собой Катилина.
Что представлял собой Цезарь, мы уже знаем.
IX
Луций Сергий Катилина принадлежал к стариннейшей знати Рима.
В этом вопросе он притязал не уступать первенства никому, даже Цезарю, да и имел право на такое притязание, если и впрямь, как он утверждал, происходил от Сергеста, спутника Энея.
Но что было известно достоверно, так это то, что среди его предков числился некий Сергий Сил, который, получив в Пунических войнах двадцать три раны, в конечном счете приспособил к обрубку плеча железную руку и с ее помощью продолжал сражаться.
Это заставляет вспомнить Гёца фон Берлихингена, еще одного вельможу, вставшего, подобно Катилине, во главе мятежа нищих оборванцев.
«Что же касается него [Каталины], — говорит Саллюстий, адвокат-демократ, оставивший после себя такие прекрасные сады, что они еще и сегодня носят его имя, — то это был человек, наделенный одной их тех редких телесных конституций, какие способны легко переносить голод, жажду, холод и ночные бдения, а также дерзким, хитрым и изворотливым умом; способный на любые притворства и любые утаивания; жадный до чужого добра, расточительный в отношении собственного; красноречием обладавший в большой степени, здравомыслием — ни в малейшей и беспрестанно строивший несбыточные, невероятные планы!»[19]
Из чего следует поучительный вывод: Саллюстий, как видно, не жалует этого человека.
Что же касается внешнего облика, то он имел мертвенно-бледное беспокойное лицо, налитые кровью глаза и прерывистую походку; наконец, черты его лица несли отпечаток той неотвратимости судьбы, какую в эпоху античости Эсхил придал своему Оресту, а в наше время — Байрон своему Манфреду.
Точная дата его рождения неизвестна, но, должно быть, он был на пять или шесть лет старше Цезаря.
Во времена правления Суллы он буквально купался в крови; про него рассказывали неслыханные вещи, в которые нынешние воззрения позволяют верить лишь с немалыми оговорками; его обвиняли в том, что он был любовником своей дочери и убийцей своего брата; уверяли, будто, желая снять с себя обвинение в этом убийстве, он сумел внести имя мертвого брата в проскрипционные списки, как если бы тот был еще жив.
У него были причины ненавидеть Марка Гратидиана.
Он притащил его — это по-прежнему говорит предание, а не мы, — он притащил его, повторяем, к гробнице Лутация, сначала выколол ему глаза, потом отрезал ему язык, кисти рук и ступни, а затем, наконец, отрубил ему голову и на глазах у всего народа нес ее в окровавленной руке, следуя от Яникульского холма до Карментальских ворот, где в то время находился Сулла.
Кроме того, как если бы на него должны были пасть все возможные обвинения, говорили, будто он убил своего сына, чтобы ничто не препятствовало его женитьбе на куртизанке, не желавшей иметь пасынка; будто он отыскал серебряного орла Мария и приносил ему человеческие жертвы; будто, подобно главарю того обагренного кровью сообщества, которое пятнадцать лет тому тому назад было раскрыто в Ливорно, он приказывал совершать бесцельные убийства, дабы не утратить привычки убивать; будто заговорщики вкруговую пили кровь убитого человека; будто они намеревались умертвить сенаторов; наконец, — и это куда больше касалось простого народа, — будто в его намерения входило поджечь город со всех сторон.