Цицерон рассказывает как о небывалом случае, что Луций Филипп добился магистратур, не применяя таких средств.
Но, с другой стороны, Туберон, внук Павла Эмилия и племянник Сципиона Африканского, потерпел неудачу в соискании должности претора, поскольку, устраивая народу публичную трапезу, он приказал поставить ложа простой формы и покрытые козлиными шкурами, а не дорогими подстилками.
Теперь вы видите, каким сибаритом был римский народ, желавший не только вкусно поесть во время пиршества, но и с удобством возлежать при этом на богатом ложе.
Многие кандидаты предпринимали поездки в провинции, чтобы набрать голоса в муниципиях, обладавших избирательным правом.
Патеркул приводит пример некоего гражданина, который, желая быть эдилом, каждый раз, когда в Риме или его окрестностях случался пожар, посылал своих рабов тушить его.
Этот прием оказался до такой степени нов, что тот, кто его придумал, был назначен не только эдилом, но и претором.
К сожалению, Патеркул забыл назвать имя этого благотворителя.
Как правило, выборы стоили очень дорого.
Должность эдила нельзя было получить меньше чем за миллион, должность квестора — меньше чем за полтора или два миллиона.
Но, чтобы стать претором, жертвовали всем.
И в самом деле, должность претора давала вице-королевскую власть в провинции.
Заметьте, что провинция того времени — это нынешнее королевство.
Так вот, в этом королевстве, которым управляли от четырех до пяти лет, которое оккупировали войсками, деньгами которого распоряжались как хотели и жителей которого имели право казнить и миловать по собственному усмотрению, назначали встречу своим кредиторам; именно там избавлялись от самых запущенных долгов, там обзаводились библиотеками, коллекциями картин, галереями статуй; именно туда, наконец, созывали своих судебных исполнителей и торговых приставов и почти всегда улаживали дела к удовлетворению обеих сторон.
Но нередко также, если провинция была разорена, так что новый претор отправлялся на смену какому-нибудь Долабелле или Берресу, или же если не было уверенности в нравственных качествах должника, кредиторы препятствовали его отъезду.
Цезарь, назначенный претором в Испанию, обнаружил в момент своего отъезда такую толпу кредиторов, собравшихся перед его дверью, что был вынужден послать к Крассу.
Красс, видевший мертвого Катилину, понимавший, что Цицерон не выстоит, и не могший простить Помпею историю с гладиаторами, понял, что будущее поделено между Цезарем и Помпеем, и решил, что вложение в Цезаря принесет ему большие проценты.
Он поручился за Цезаря примерно пятью миллионами, и Цезарь смог уехать в Испанию.
Скажем вдобавок — и в истории с ссудой, предоставленной подобным скрягой, это должно вызывать особое удивление, — скажем вдобавок, что Цезарь был любовником его жены, Тертулии.
С современной точки зрения это, возможно, несколько принижает Цезаря, но Цезарь относился к таким делам намного легче.
Именно по пути в Испанию, проезжая через небольшую деревушку в Цизальпинской Галлии, Цезарь произнес ставшие знаменитыми слова: «Я предпочел бы быть первым здесь, чем вторым в Риме».
И в самом деле, в Риме, помимо тех подлинно могущественных людей, которые завоевали свое влияние мечом или красноречием, помимо Помпея и Цезаря, имелись еще и те, кого называли «семью тиранами».
Это были откупщики, ростовщики и процентщики.
Это были оба Лукулла, Метелл, Гортензий, Филипп, Катул и, наконец, Красс.
Этот последний спешил стать чем-то большим, чем одним из семи.
Он спешил стать одним из трех.
В своем воображении он уже видел будущий триумвират:
Помпей — победа;
Цезарь — удача;
он сам — деньги.
Как станет ясно дальше, Красс неплохо умел заглядывать в будущее.
По прошествии года Цезарь вернулся из Испании.
Что он там делал? Об этом ничего не известно.
Никто не осмелился выдвинуть против него обвинения; однако по возвращении он оплатил все свои долги, и на этот раз никому не пришлось ссужать ему деньги.
Тем не менее Светоний говорит: