– А ты говоришь – чеченская война, – отложив гитару, присел рядом со старшим лейтенантом Колька. – Я цыган. Мой отец, дед и все, кто раньше, были свободными, как ветер. Времена поменялись – отец осел. Теперь нефтяником в Нижневартовске. А я свободен. Вот невесту возил к нему, чтобы благословил нас. Он уже как русский стал. А я цыган. Никто не отберет у меня мое звание и не повернет в другую веру. Чеченцев я знаю. Есть у меня друзья. Мы братья характерами.
– Извини, Никола, – прервал его старший лейтенант. – Наверно, я не к месту о войне. Просто я солдат. Возвращаюсь туда, откуда такого же вот паренька, как ты, отвез матери с отцом. Погиб. Мы вот с его другом, – он кивнул на сидевшего, опустив голову, солдата, – прощение просили у матери. А она просила передать генералам нашим проклятие.
Та, имевшая романтический абрис, поездка, как я оправдывался уже перед читателем, не завершилась конечным успехом. Хотя назвать малополезным то, что было получено в результате кажущегося увеселительным круиза, – опрометчиво. Вторая попытка была предпринята мной лишь через несколько лет. В главном кабинете страны уже новый хозяин. Специалист по «сортирам». Новые перемещения в верхах и регионах. Только вот неспроста в народе говаривают: шиш на шиш менять – только время терять. Наверно, это наш феномен, российский: кого ни изыщи, ни всели в близрасположенные к главному кабинеты – все как овцой Долли произведенные. То ли прививка какая-то им вводится, чтоб в рот патрону смотрели не моргнув, и речи свои начинали со слов: «как было сказано Вами». Стошнит, ей-ей, стошнит, слушая, как рукоплещут и льстят тому, кто и соломинки еще не поднял с пола: «Все путем!» или «Вы наш Владимир-Ясное солнышко!» Сергей Есенин по счет таких клонированных выразился: «Не голова у тебя, а седалище. В твоих жилах моча, а не кровь. Положить бы тебя во влагалище и начать переделывать вновь».
Войну уже тогда объявили законченной, и войска вывели. Только повстанцам нет до этого дела. Они перенесли свои «сортиры» в школы, в поезда, в самолеты. И даже в столицу. После страшной трагедии в Беслане, как это мне показалось, лицом потемнел наш главный спец по «сортирам». Впервые мне стало жалко его. Пока не услышал все тот же твердый, установленный голос отчитывающегося по поводу принимаемых исчерпывющих мер. Не коленопреклонная просьба к пострадавшим простить его, а всего-то – будто кружку молока дочь его на скатерть пролила. Немного полегчало бедняжке после одиннадцатого сентября: не мне, мол, одному отдуваться. Так что телеграмма-соболезнование Бушу – как бальзам на свою душу была.
А я снова в дороге все по тому же маршруту. Теперь, слышал, безопасно. Все тот же поезд Свердловск – Симферополь. Только в пути – две остановки у родственников. Тут вновь увещевания: куда ж ты на верную погибель? Одни ведут только что вернувшегося из самого пекла сына. До полуночи слушал его рассказ, как каждый день смотрел он смерти в глаза. Другие зловещими шутками решили припугнуть: мол, вовремя едешь; как раз сезон работ наступил, там бесплатные батраки нужны. Генерала, друга семьи, воевавшего там, готовы пригласить, чтоб рассказал, удоволил мое любопытство. Только вот генералов я и по телевизору много раз слушал.
И вот уже последний этап на подступах к Чечне – Невинномысск. Ожидание поезда Москва – Грозный. Первое впечатление от поездки. Дежурный по вокзалу объявляет о прибытии поезда и недолгой стоянке. Шум приближающегося состава, который внезапно на полной скорости, словно машинист или уснул, или забыл об остановке, врывается в пределы привокзального перрона и так же внезапно на отрезке не больше пятидесяти метров без скрежета тормозов, без оханья вагонных букс плавно останавливается. Это фантастика – нет, это, как стук сердца влюбленного, воспринятый за шаги любимой, – мое воображение, мои ассоциации: непременно там, в кабине тепловоза,сидит чеченец; он одинаково, что на коне по горной тропинке, что тут по рельсам. Но это пока поэзия, проза – впереди.
Поднимаясь в вагон, я почему-то ожидал суровые лица пассажиров, тихие вполголоса разговоры, недоверчивые взгляды на меня, строгость проводника и непременный наряд милиции. Но сонная проводница дверь открыла лишь после настойчивого стука. Вагон спал, ни одного бодрствующего, хотя время было еще не позднее.
– Куда едешь? – не глядя в билет, спросила проводница. – Постель возьмешь?