Немного прибравшись, я быстро освоился и наладил свой быт. Про чашу я не забывал и каждый день практиковал, накручивая круги колотушкой. Вскоре я заметил, что наряду с привычным звоном чаши, что мне слышится нежный похожий на женский голос, который напевным образом вещает какие-то повторяющиеся фразы. Первые дни я не мог разобрать ни слова и тщетно старался понять хоть что-нибудь. Мои усилия вскоре дали свои плоды я стал различать отдельные буквы в словах, а спустя месяц они стали складываться в мало понятные слова. Затем эти четыре фразы, а их было именно четыре, я понял это по тому что между ними были внушительные паузы, мне въелись в память с такой отчетливостью, что я мог их повторить в любое время уже без звучащей чаши, просто по памяти. Смысла я не понимал и что это был за язык для меня тоже оставалось загадкой, но был удивительный эффект от их воздействия на меня. Если описать это в двух словах, то у меня пропало ощущение конфликта как такового. Я больше не противился ни тому что возникало у меня внутри, ни том что встречал в своем окружении, я как бы стал гладким и обтекаемым. Это не пассивность или смирение, как может показаться на первый взгляд, а скорее полное приятие всего происходящего со всеми вытекающими последствиями. Прошло наверно полгода моего прибывания в городе N и соответственно полгода моей странной практики с поющей чашей в новом ключе. Для меня внезапно открылось то, что можно задавать вопросы, получать ответы да и просто беседовать с чашей, во время ее звучания. И еще одно странное наблюдение во время этих сеансов занимало меня - чаша на моей руке меняла свои размеры и скорее всего менялись и узоры-письмена на ее стенке. Знакомых у меня было мало, а друзьями обзавестись на новом месте мне так и не удалось, поэтому каждый вечер я проводил в приятных беседах с большим для себя удовольствием. Мне открывались такие истины, которые зачастую ввергали меня в ужас или глубокую печаль, я стал немного мизантропом и несмотря на это все также иногда впадал в состояние глубокой жалости ко всему человечеству. И вот тогда, когда у меня наладилась какая-то гармония с собой и с миром возник он, мой давнишний знакомый из детства - Лёлечка Горбунков. Я помнил его смутно, в детстве он был за всеми наблюдающим из под тешка хлипким мальчишкой с нелепой прической под горшок, которого никто не любил и над которым всячески издевались доводя до тихих слез, а иногда и до описанных штанов. Он жил в соседнем дворе и мы крайне мало тогда пересекались, потом много позже, мы оказались в одном классе и проучились вместе по моему года два или три, затем он переехал и стал учится в другой школе. Так вот в школьный период я и узнал, что это был за человек. Вернее человеком он даже скорее всего не был, как сейчас говорят, у него не было души. Он с удовольствием стравливал, каким-то чудодейственным образом своих одноклассников и знакомых друг с другом и жадно наблюдал за кровавыми драками без всяки правил устраиваемых на укромных детских площадках или на пустырях. Ему доставляло наслаждение все то, что было мерзко и отвратительно простому человеку. Тогда у него была кличка Лёлька - Горбун и говорили, что нарисовав что-то в виде своего герба, он наколол его на животе. Он все так же был противен большинству в классе, как и в детстве и только некоторые поддерживали с ним отношения из-за непонятной его гипнотической власти. У него была большая рахитичная голова тонкие ноги и руки оканчивающиеся уродливыми кистями, постоянно находящимися в напряжении.
Встретил я Лелю, как мне тогда показалось случайно на местном рынке, но оказалось он разыскивал меня уже давно и искал он меня из-за чаши. Собственно он прямо потребовал у меня чашу и в случаи моего отказа, угрожал убийством, конечно с согласия пославших его. Но как я понял убивать он меня если и собирался, то очень извращенно, зная его садистские предпочтения, я уже в голове прокручивал возможные варианты развития событий. Но надо заметить, что это меня ничуть не взволновало, я спокойно прослушал его и повернувшись пошел по своим делам. Он вслед мне выкрикнул, что он де далеко не один приехал и то, что он прекрасно знает мое место расположение. Я сплюнул, так как после беседы с ним было ощущение омерзительной горечи во рту, как будто несколько дней не чистил зубы...
Этим же вечером в разговоре с чашей, она сообщила мне, что Мизиринг, так она обозвала Лелю, не сможет без моего согласия ни войти в дом ни что-либо сделать со мной, так как я стал Архатом воздушного пути и всякое посягательство на мою целостность будет восприниматься реальностью, как противодействие некоему Закону Основания и повлечет за собой соответствующие последствия и что Мизиринг - Леля это прекрасно понимает и чувствует, но видимо те, кто стоит за ним хотят все таки добиться своего любой ценой...
Лица, лица, бесконечные вереницы лиц, где каждое хочет обогнать прочих и стать эталоном беспечности и успешности. Лёля пропал, он не появился ни завтра ни послезавтра, ни через полгода. Я забыл о его существовании и даже вновь как встарь стал практиковать, только сейчас ко мне приходили просто лечиться, никого не интересовала внутренняя гармония и обретение собственного пути, все хотели сытого счастья и пустой праздности. Как люди узнали о моей способности я не знаю, возможно нашелся какой-то внимательный телезритель с отличной памятью на лица. Лечение им мое помогало, при чем всем, но действовало оно конечно не долго. Объяснения после прослушивании чаши, насчет того что происходит в жизни и что следует предпринять, чтобы исправить болезнь воспринимались поголовно благосклонно, но, увы, были лишь единицы, которые хоть как-то пытались их выполнить. Видимо добившись облегчения, большинство вновь погружалось в разврат во всех его проявлениях, после чего болезни вновь всплывали в той или иной форме, заставляя своего носителя опять обращаться ко мне. Денег я ни у кого не просил, но русская потребность никому не быть должным, обогатила меня чрезмерно. Мне даже пришлось организовать что-то наподобие богадельни, где принимали всех кому негде было жить и нечего есть. Ехали ко мне со всей России, около года беспробудной работы во мне накопилось столько скверны и усталости, что захотелось уйти в тайгу и хоть какое то время побыть наедине с чистотой и покоем. И вот в последний день моего приема, когда я практически собрался на следующий день отбыть на неопределенны срок в Лес, пришла Она... Даже не знаю была ли она больна, в последние месяцы люди стали для меня прозрачными сосудами, в которых я почти без труда видел их явные и тайные страсти, в ней все было лаконично и я бы даже сказал аккуратно, все было на своем месте, все выглядело приятным и простым как летний порыв ветра жарким летом, дающим долгожданный глоток свежести и отдохновения. Тут же я понял, что никуда не пойду, по крайней мере ближайшее время, а останусь с ней, чтобы можно было вдыхать ее и успокаиваться и погружаться в такие глубины, из которых не хочется подниматься.