Айкан снова бросилась обнимать и целовать женщин.
— Эркинтай! — сказал Темирболот, глядя на ягнят, дружно уничтожавших корм.
— Ты меня звал, брат?
— Возьми пиалу мела и пиалу костной муки, смешай и добавляй в корм этим ягнятам и впредь всегда так делай…
— Ладно, брат.
— Гульджаке, когда даешь корм овцам, всегда добавляй соли.
— Хорошо.
— Мать, а куда этих овец погнали?
— На водопой.
— Подождите, пока немного пригреет солнце.
— А если день будет пасмурный?
— Тогда пусть лижут снег. Для только что окотившихся овец по утрам холодная вода вредна.
— A-а, товарищ Айкан! То ты нами командовала, а как вернулся Темирболот, так с твоих уст перестали сходить всякие проповеди, а? — захохотала Айымбийке.
— Когда у скакуна жеребенок становится более резвым, то скакун мечется на месте. Так и у меня получается, — сказала Айкан и улыбнулась.
У чабана лицо веселое, если отара цела. У Айкан за все время погиб только один ягненок, поэтому она вся сияла от радости и не знала, куда себя деть. Не приходило на ум подходящих слов, не подворачивалось под руки нужное дело.
— Эркинтай, ты закончила свою работу? — спросил Темирболот. — Тогда возьми эту сводку и мчись к председателю.
— Брат, не гоняй меня зря, — возразила Эркингюл. — И коня пожалей. Председатель вчера к нам не заезжал и поэтому сегодня обязательно завернет. — Не успела она договорить, как у ворот появился Кенешбек в халате, накинутом поверх пальто.
— Ассалом алейкум! Расплоду обилие! — громко поздоровался он.
— Алейкум салям, дядя! Да сбудутся ваши слова! — отозвался Темирболот.
— Ассалом алейкум, товарищ председатель, — улыбнулась Айымбийке.
— Алейкум салям! — Кенешбек показывал на двух человек, стоявших у ворот. Один был с густой черной бородой, другой без бороды, с черненькими усиками. — Тетушка Айкан, приехали председатели из других колхозов, хотят ознакомиться с вашей работой. Разрешите или нет?
— С этой минуты можно! — приветливо сказала Айкан и поздоровалась с приезжими. Она и Айымбийке передали им свои халаты.
— Это наш чабан Темирболот Медеров, — продолжал Кенешбек. — А вот жена его, — подозвал он Лизу. — Я вам о них рассказывал. Это они вдвоем прорубали себе ход на волю двадцать три дня. Ну как, Темиш, расплод закончился?
— Да, товарищ председатель, с вас полагается суюнчю!
— Хорошо, будет, будет.
— В начале и в конце расплода — двойни, — похвасталась Эркингюл.
— Я в жизни ничего подобного не видел, — сказал один из приезжих.
— Я тоже, — добавил второй.
Кенешбек немного приосанился, как бы говоря своим видом, что такое дело может быть только в том колхозе, которым он руководит, и только в той отаре, где у него такие чабаны, как Темирболот. Он сдвинул шапку набекрень, положил руку на плечо Темирболота и сказал:
— Ну, Темиш, объясни своим старшим товарищам, как у тебя складывались дела с расплодом.
— Да, дорогой, расскажи. Мы тоже, наконец, к зимнему расплоду переходим. Нечего греха таить, допускаем слабинку и не все получается у нас с ним гладко, — сказал председатель с черной бородой.
— Откровенно говоря, мы тоже недавно перешли к зимнему расплоду, — заметил Темирболот.
— Не-ет, дорогой мой… Ты не прибедняйся. В наших аилах о тебе ходят легенды. Говорят, появился бессмертный чабан. Летом враг девять раз вонзал в него нож, но он выжил. Остался под стометровой толщей снега, а сам голыми руками прорыл себе ход и вырвался из-под обвала. Потом вернулся домой и завершил без потерь расплод пятисот овец. Может быть, кое-что и прибавила молва, но главное, кажется, правильно. Вот я и приехал сюда для того, чтобы посмотреть на чабана с Хан-Тенгри, про которого складываются легенды, — сказал приезжий.
— Я такой же чабан, как и все! — Темирболот засмеялся. — Сперва посмотрите на овец, а о делах поговорим после.