— Хотелось бы, товарищ майор.
— Ну, давай. Только я не пацан, нах, на шалабаны с тобой играть. Что ставишь?
— Увольнительную домой до утра понедельника.
— Совсем охуел! — радостно, — Ладно, давай! Руденко оставайся, увидишь, как я разделаю этого шаромыжника под орех!
Шахматная доска лежала на столе у майора. Лёнька споро начал расставлять фигуры и себе и майору. Белоконь откинулся на спинку стула, закурил и бросил пачку сигарет на стол. Это был сигнал, я тоже закурил командирские, подсел к столу. Как играет Райнов, я знал, мы с ним на Кулиндорово сражались и не раз. Так себе. Счёт у нас был примерно равным, а я шахматистом себя не считал. Минут через двадцать Райнов объявил счастливым голосом:
— Вам мат, товарищ майор!
Товарищ майор глаз от доски не поднимал. Повисла пауза, улыбка сползала с губ Райнова вниз, за белый нагло расстегнутый ворот. Майор хрипло:
— Встать, сука… Ремень! Снять ремень, я сказал!
— Вы проиграли, товарищ майор. Всё по понятиям. Вон Руденко свидетель.
Я благоразумно молчал.
— Младший сержант Руденко, рядовой Райнов арестован. Приказываю вам отконвоировать его на гауптвахту, — наконец он поднял голову, — трое суток ареста, я те, сука, дам, блядь, увольнительную!!!
— А может ещё партейку, товарищ майор?
— Объебать хочешь, паскуда!?
— Да то ж может быть случайность, а?
Майор вновь прищурился, посмотрел пытливо в очки Лёнчику, выдержал паузу и снизошел:
— Ну, давай. На что?
— Да на ту же увольнительную.
— Расставляй, нах! — махнул рукой, как товарищ Буденный шашкой.
На этот раз Лёнчик сдался уже на пятнадцатой минуте. Белоконь сидел счастливый, широко раскинувшись на стуле.
— Плакала твоя увольнительная, Райнов!
— А может ещё партейку?
— Расставляй!
И в этот раз Лёня не выдержал сокрушительной атаки майора, сдался. Майор Белоконь был счастлив, как пятилетний ребёнок под ёлкой в Новый год, сидел такой гордый, брови распушил, острый щетинистый кадык навострил в самое небо.
— Ладно Райнов, будешь знать, как со старшими дядями играть. Получил?! Но я добрый. Помни, что майор Белоконь здесь, нах, тебе за отца и за мать: хочет — выпорет, а хочет — цицьку даст пососать. На тебе твою увольнительную!
С тех пор, как только Лёньке надо было домой, он за доску и к командиру. И ни одной осечки, замечу. Уж чем майор был замечательным, так это своим постоянством… в самых неожиданных местах. Крымская босота наградила его погремухой[80] «Мелкий Бес» или просто Бес.
Приближались майские праздники. Что-то я давно дома не был. Надо было искать аккорд. Идея подвернулась случайно. Как-то в каптёрке на полке под парадками я нашёл конфетку похожую на родной «Вечерний Киев», съел. Потом ещё одну. Спросил Войновского, кто это конфеты разбросал под парадками? Он не знал. Мы начали приподнимать парадки уже целенаправленно, находя под ними конфеты и немедленно поедая их, как бесхозные. Странные это были конфеты, странные своей бесхозностью и двумя маленькими дырочками, как будто кто-то шилом проколол каждую конфету. Так мы добрались и до самой коробки — развороченный картон, ошмётки вокруг и надкушенные конфеты. Тут-то мы всё и поняли — мыши. Заныкал кто-то из наших коробочку «Вечернего Киева», а мыши обнаружили и распробовали этот деликатес в голодной солдатской казарме. То, что не сильно обгрызли мыши, доели немедля мы с Серёгой, оставив несколько наиболее надкушенных конфет в свидетельство мышиного беспредела. Вещественные доказательства были предъявлены Корнюшу и он, убоявшись прежде всего порчи вещей в своей каптёрке, дал распоряжение сделать капитальный ремонт солдатской каптёрки. Есть аккорд!
Взялись мы за дело с Серёгой очень серьёзно. Раскурочили все полки, травили мышей, законопатили все дыры, отциклевали пол, сделали новые полки, заново перекрасили стены, побелили потолок. Проблема состояла для нас в том, что, когда мы согласились на этот аккорд, то ещё не знали, что на Кулиндорово к нам пойдёт новый дом, вагон за вагоном. То есть волынить на работе у нас не получится, следовательно, аккорд по-честному надо будет делать в свободное от работы время, то есть по ночам.
Красоту мы задумали немыслимую для солдатской казармы. Полки покрасили в шоколадный цвет, стены — в кремово-ванильный, отбив красивые «зеркала» в меру тонкими полосами шоколадного цвета. Благородные сочетания цветов подбирал я, подмешивая обычную гуашь в белую водоэмульсионку. До того времени открытые полки решили закрыть занавесками из «стеклянной» ткани производства ДШК[81] золотистого цвета. Списавшись со своими, я знал, что смогу привезти её в достаточном количестве. Из этой же ткани решили сделать и занавеси на большие окна. Уютная должна была получиться каптёрка. А чего ж? Для себя же и делали. Бригада УПТК, практически, жила в каптёрке.