— Клёвое… и точняком не надо, — смеясь, выбрасывает зеркало в мусорный бак, стоящий у входа в одесский дворик.
Идём дальше.
— Командир, мы в гастрик[82] заскочим.
— Так и я с вами.
— Не. Тебе с нами нельзя. Мы так — на посмотреть.
Вышли из гастронома, в руках булочки по три копейки.
— Я не понял, парни, все же деньги у меня. У вас, что тоже есть? Так сдавайте в кассу.
— Не, командир, нам в магазине деньги без надобности, — смеются.
Весёлые.
На те деньги, что были у меня, взяли мы два флакона бормотухи и пошли в пельменную «У бабы Гули». Там я спросил:
— Ну и какого хера вы всё время рискуете? У меня же были бабки. Нафиг пионерить несчастные булочки по три копейки? Чтобы залететь на шару?
— Гена, ты на нас беса не гони, — к вечеру я для них уже был Гена, — мы пацаны, мы должны жить по понятиям, нам в натуре с армией дико не повезло. Мы фарт здесь теряем, а мы босяки по жизни, у нас жопы в шрамах. Чтоб рука не забыла, мы воровать должны, а мы всё время в роте, а у своих воровать — западло, мы не крысы. Вот и тырим мелочь по карманам, где только можно.
Не дай Бог, думаю, вас к нам на Кулендорово, при наших там возможностях и ваших понятиях. А после того увольнения у меня с крымской босотой отношения стали приемлемо взаимоуважительными.
Тогда я ещё не внял уроку, что с подобной публикой лучше расходиться краями. Так уж жизнь повернула, что дома у нас разные.
Лето 1991 года
Волгодонск
Подсобили тёща с тестем с летним отдыхом. Связались со своими старыми приятелями в деселе мною не слышанном городе Волгодонске. Те от чистого сердца и предложили копеечные путевки на турбазу от местного завода. До того я себе базы отдыха представлял иначе.
Поехали Лариса, её родной брат Вовка, я и трое наших и не наших детей. Поехали на моём «Жигуленке». Ещё по дороге нам представился случай познакомиться с нравами местного населения. На дороге ведущей от трассы Харьков-Ростов к Волгодонску у, летящего впереди нас КАМАЗа лопается колесо и он на наших глазах улетает в кювет. Кювет глубокий, переходящий в березовую рощицу. Благодаря мастерству водителя, машина не перевернулась, она промчалась, пропрыгала кюветом и влетела в рощу, там деревья её и остановили. Нам с трассы было видно, что одна из берез пробила кабину насквозь. Я заорал Вовке:
— Тормози!
Вылетая из машины:
— Хватай аптечку и за мной!
Полетели в кювет. Быстрее! Там люди! Шансы уцелеть у них есть. К моменту, когда я и, догнавший меня, Вовка приблизились к КАМАЗу, дверца со стороны водителя распахнулась. На землю выпрыгнул водитель, за ним два мелких шкета, лет по десять. Их лица были освещены радостными улыбками, они восторженно делились впечатлениями, но речи я их не понимал. Их речь состояла полностью из многоэтажного мата. Других слов не было. Даже для связки. Вначале я подумал, что это адреналин, но когда водитель, осадив сыновей, начал нам давать четкие инструкции, как в ближайшем по дороге поселке найти автобазу, я понял, что волнением и не пахнет, мы просто в другой стране, и в этой стране люди говорят на своем языке. А ещё я был поражен, на сколько даже шкеты разговаривают с нами воинственно, беспричинно агрессивно. Мы то остановились помочь, ожидаем хотя бы немой благодарности в глазах, а имеем — пальцы-веером и залупастое «чево?» в ухмылке. Что и говорить — мозг и язык развиваются в соответствии друг с другом.
Приятели родителей Ларисы выглядели, не смотря на свое многолетнее проживание в Волгодонске, людьми совершенно другими — чистый русский язык, скромные движения, в глазах боль невозможности изменить судьбу. Они мечтали вернуться в Украину.
Нас привезли на базу. По знакомству поселили в хороший домик. Мама мия! Домик на две семьи, общая кухня пяти квадратных метров и по две спальни на семью. В спальнях только железные кровати и все. Ни шкафов, ни стульев, ни тумбочек, ничего не было. На улице деревянный, грубо сбитый стол и лавки. Отхожее место на два «очка» в метрах тридцати от домика, а вот с помыться «повезло» — общий умывальник, труба с дырками под открытым небом, был совсем рядом.
— Ничего, фруктов поедим, покупаемся. Детям полезно, — успокаивал нас и себя Вовка-позитивист.
Вторая половина дома была уже заселена, но хозяев видно не было. Мы их ждали с нетерпением. Только к вечеру появилась хозяйка с детьми. Наша шумная компания её в восторг не привела. Мы поздоровались, она прошагала мимо, о сомкнутые губы можно было колоть орехи. С кухни послышался её скандальный голос. Так как речь снова состояла исключительно из мата, перенести на бумагу её мне не удастся. Смысл передавался только интонационно и сводился к тому, что, мол, здесь всё мое и если увижу кого на кухне, огорчусь и покусаю, а если не верите, то скоро приедет мой муж и тогда вам будет несколько неприятно.