— Да, история! Ну и как там было, кстати? — спросил профессор Данилов, разливая ещё по рюмочке.
Конец лета 1985 года
Чабанка-Кулиндорово
На праздник к некоторым приехали родственники. Хорошо запомнились мать и сестра Большого Азера, водителя из Баку, большого, наглого и тупого. Говорили, что его отец вор в законе, большой человек в Азербайджане. Мать выглядела симпатичной, спокойной женщиной, а вот сестра вокзальной шалавой, маленькая толстая в черной предельно откровенной мини-юбке. Старшина дал увольнительную и Большой Азер припахал родную мать парадку ему погладить. Сам он ходил гордый по взлётке, периодически заглядывая в гладилку, и орал на всю казарму:
— Ты чё, старая?!! Как ты стрелки навела? Я чуханом в Одессу не поеду. Переделывай давай! Совсем оборзела!
Снова выходил на взлетку и гордо оглядывался в ожидании аплодисментов, но восторженно смотрела на него только его шалава. Своими руками убить хотелось подонка. Я радовался одному — до этого дня Большой Азер был в авторитете, а теперь я видел по лицам слоняющихся по казарме сослуживцев, что никто этого не понимает и ему не простит, в особенности настоящие блатные. У тех-то кодекс чести очень строгий, а имя матери — святое.
На следующий день после Дня строителя в каптёрку зашёл Зиня:
— Геныч, пошли покурим.
— Зиня давай заваливай, здесь покурим.
— Не, давай на свежем воздухе, побазарить надо, пошли в курилку.
— Ну пошли.
Войновский вопросительно и тревожно зыркнул на меня. Я глазами показал ему не дёргаться.
Вышли. Прошли в курилку, сели, больше рядом никого не было.
— Гена, нам «турчанку» крымскую настоящую подогнали, давай по косячку забъём.
— Не, Зиня, я не при делах. Пробовал, не вставляет меня трава.
— Ты шелуху николаевскую курил, а здесь турчанка, злая, что твоя тёща.
— Ну, давай один косяк в круг.
— Лады.
Зиня мастерски высыпал табак из «беломорины», смешал со своей турчанкой, ссыпал назад в папиросу, утрамбовал и прикурил, два раза дёрнул, удерживая папиросу за кончик основаниями пальцев, среднего и безымянного, и прижимая плотно всю ладонь к лицу, закрыл глаза и передал косяк мне. Я повторил ритуал. Ничего не почувствовал.
— Захорошело? Приход ловишь?
— Не-а.
Помолчали. Курим дальше.
— Ген, я чё сказать хотел, ну в общем, э-э-э благодарю.
— За что?
— Ты меня у старшины отмазал.
— А это тогда, когда я сказал, что видел тебя?
— Да. Я же понимал, что тебе проще сказать «не видел» и весь хуй до копейки, но тогда у меня бы и алиби не было. А ты прогнал, что видел и сразу, что пустого. Как только у тебя клёмка сработала, как ты коня не запалил? Для меня это была полная отмазка. Со срока я соскочил, с твоей помощью, к гадалке не ходи. Короче, благодарю.
— Да ладно тебе, Зиня, … в следующий раз заскочишь, хи-хи.
— Э, ты так не шути, сам не зарекайся, тебя на хате секретарём комсомольским не изберут, ха-ха-ха.
— Слышь, а чё ты так странно «благодарю» говоришь вместо простого «спасибо»?
— «Спасибо» слово палённое, нехорошее. Если там человек в блат лезет, пальцы веером гнет, а говорит «спасибо», знай не черной масти он, в лучшем случае мужик по жизни, у бабушки лопату украл, ха-ха-ха.
Турчанка нас с Зиней пробила на «хи-хи». Голова на следующий день целиком и полностью состояла из мигрени, мигрень с ушами. Ну его, этот кайф, зарекся я и больше траву не курил.
Пока меня не было, до самого своего дембеля бригадой командовал Узик Аронов. Последние полтора месяца, удивительно, но бригадира не было вообще. Меня сразу вернули бригадиром, командиром отделения. Это я опять о всемогуществе старшины четвертой роты. Всё он мог, кроме того, чтобы присвоить себе вожделенную третью звёздочку. Но мне, признаться, было всё равно, это была моя жизнь и я знал, что, по крайней мере, я никого не продал за это место под солнцем. А для большинства я как раз и поменял место под солнцем на черную пахоту. Так что всё в норме, я больше не придурок. Поехали дальше.
Мы снова были вместе, парни обрадовались, а обо мне и говорить нечего. На Кулиндорово ничего не поменялось. В подсобке я нашёл свою одежду, в которой я разгружал вагоны, кроссовки, ВСО, хипповую свою маечку для жаркой погоды. Когда-то я взял новенькую, по военному называется «муха не еблась», верхнюю часть нательного белья, обрезал ножницами рукава, сложил калачиком как попало, обвязал нитками по кругу и засунул на пять минут в миску с разведенной гуашью зелёного цвета. Потом вынул, промыл, развязал нитки, развернул, простирал, чтобы гуашь на тело не линяла и получил чудную маечку в защитных разводах. В ней я и работал в жаркие дни.