Молодые начинают потихоньку ссориться. А что делать? Семья Фельдмана без работы. Слава Богу, квартиру не успели ЖЭКу сдать. Надо срочно уезжать. Кто только не разговаривал с отцом Татьяны, а он и «нет» не говорит и любые действия саботирует. И через отца не перепрыгнешь. Игорь рассказывал нам, как проходило собеседование их семьи в ОВИРе[109]:
«Выстояли мы пятинедельную очередь. Заходим все вместе. В комнате сидит сука в ярко накрашенных губах с погонами капитана милиции, наши документы листает.
— У вас здесь четыре заявления, а пришли трое. Как это объяснить?
— Так четвертый дедушка, ему 84 года.
— Явиться в ОВИР обязаны все.
— Но он больной старый человек.
— А в Израиль уезжать он не старый? Всё. Следующие!
Выстояли мы ещё раз очередь, в нужный день заносим дедушку в комнату к капитану. Сидит она листает наши документы.
— А где разрешение родителей дедушки на выезд?
— …?!! Каких родителей?! Дедушке 84 года!
— Вы меня не поняли. Вот я читаю список необходимых документов, утвержденный Верховным Советом Союза Советских Социалистических Республик: «…нотариально заверенное разрешение родителей на выезд, в случае отсутствия одного из них или обоих — справку о смерти или документ подтверждающий сиротство».
— Но ему 84 года!
— Вам ещё раз зачитать постановление?
— Нет, не надо. Но вы посчитайте, неужели не понятно, что его родителей уже нет в живых.
— Принесите справку о смерти.
— Его родители были расстреляны в Бабьем Яру, слыхали о таком!
— Вы на меня не кричите. Вы мне документ принесите.
— У кого прикажете взять такую справку? В гестапо?
Молчит, сука, на нас смотрит. Камень! Принесли мы ей в следующий раз справку, что списков расстрелянных в Киевском архиве не сохранилось. Прошла наша справка, повезло. Но я тогда понял, почему уезжающие евреи, покидая, уже сданную ЖЭКу, квартиру, даже унитаз со злости разбивают».
Не получили Фельдманы разрешения отца Татьяны. Дождались они таки заморозков — остановился поток эмиграции. Ни денег, ни работы, ни каких бы то ни было жизненных перспектив. Не выпускают их теперь уже и самих. Так называемые «отказники». На этом невесёлом фоне поссорились молодые сильно и разошлись. Так Игорь и проработал, кстати, грузчиком в овощном магазине до самого отъезда уже в конце восьмидесятых. А у Татьяны самый красивый памятник на Лесном кладбище в Киеве. Она вышла замуж второй раз лет через пять после развода с Игорем. Забеременела, беременность протекала тяжело, её положили на сохранение. Сохраняли её, сохраняли, пока она не умерла, оказалось, что ребёнок был уже мёртв до того. Сидит она розово-мраморная на скамейке с младенцем в руках. Недалеко от её могилы могила моего отца, так что я часто бываю там. Сколько я видел следы вандализма на кладбище за эти годы, но никогда ни у кого не поднялась рука на этот святой памятник — памятник матери с ребёнком.
Но это было позже. А сейчас идем мы молодые по нашему соцгородскому двору и встречаем Татьяну с подругами. Мы все друг друга знаем, пройти молча мимо не можем, так как имели претензию, я бы сказал — наглость, называть себя людьми интеллигентными. Останавливаемся, неловкая пауза, выдавливаем какие-то слова приветствия, радушия. Но искренности мало, ведь развелись наши друзья плохо и совсем недавно, в нашем поведении больше воспитанности, джентльментства, чем искренности. Как вдруг из крайнего, мы его называли офицерским, дома выскакивает наш приятель Фама с мусорным ведром и в шлёпанцах. Не так, чтобы приятель, просто жили в одном дворе, возраст был у нас почти одинаковый. В детстве играли вместе, но дальше Фама пошел по стопам отца — поступил в военное училище и пути наши разошлись. Вот выскакивает этот недоделанный офицер и сразу к нам, обрадовавшись свободным ушам:
— О! Привет! Хотите анекдот новый расскажу.
— Ну, раскажи.
Мы все с облегчением вздохнули. Фама спасал нашу неловкую ситуацию своей непосредственностью и анекдотом. И вот он выдаёт совершенно невозможный по своей тупости и пошлости казарменный анекдот. Все мы и девушки в том числе, опомнившись:
— Фу, Серёжа! Как ты можешь.
Фама округлил глаза и искренне удивился:
— А хули тут сраку морщить?
Эта самая уникальная по пошлости фраза, какую только мне приходилось слышать в жизни, была сказана с таким невинным и обиженным видом, что мы всё-таки рассмеялись. Ну, что взять с недополуофицера?