Часть третьей роты на какое-то время оказалась в части. Уж и не знаю, что там у них произошло, но поссорились крепко они с нашей крымской босотой. Столкнулись по серьёзному. Крымчане, в проблемы свои никого не впрягая, пошли ночью на абордаж казармы третьей роты. Оружием были выбраны черенки от лопат. Только Кириченко не стал разбирать лопату на составные части, использовал её, как есть. Потерпевших оказалось немало. Факт массовой драки, как явление никоим образом не свойственное многонациональной семье Советской Армии, из официальной памяти был стёрт. Виноватым сделали одного Кирю. Единичный, так сказать, случай использования неуставного оружия.
Я не участвовал в трибунале над Кириченко. Его не арестовывали до самого трибунала, так как инкриминировали ему всего лишь телесные повреждения средней тяжести. Киря имел, таким образом, возможность консультироваться.
— Руденко, слышь, что мне светит?
Грубый он был пацан, острый и неприветливый.
— По 102 УК УССР до четырёх лет, Ки-ри-чен-ко!
— Ладно, Геныч, не заводись. Скажи лучше, как мне с зоны спрыгнуть?
— Ну, подкоп ты вряд ли будешь рыть…
— Не гони, я серьёзно. Не хочу на зону. У меня сын, не хочу, чтобы у моего сына отец был судимым.
— Стоп! Ты что ранее несудимый?
— Нет.
— А я думал, что весь призыв с Крыма был черным.
— Да приводов у меня, как клопов в нашей роте, но я несудимый. Слушай, я слышал, что дисбат судимостью не считается. Правда?
— Да. Постой-ка, …ты хочешь в дисбат?!!
— Да.
— Ты себе представляешь, что тебя ждёт?
— Да. Я никого не боюсь. Никто меня не нагнёт.
— … а потом ещё дослуживать.
— Похуй.
Кириченко получил свой год дисциплинарного батальона. Впервые в нашей истории отвозил к новому месту службы осужденного человек из нашей части — прапорщик Байков. Вернулся он бледненький. Окружили мы его в курилке:
— Ну, как там товарищ прапорщик?
— Что вам сказать, парни? Одно слово — дикость, ебать Катьку в сраку!
— А что было? Что вы видели?
— Да вроде ни хуя я не видел. Я ж только там на КПП был, сдал из рук в руки, так сказать. Но и этого хватило. Вроде и часть, как часть, только колючка поверху и вертухаи на вышках. Зашли мы, блядь, с Кириченко на КПП. Он до этого хорохорился, но видно было, что волнуется слегка…
— Ещё бы. Я бы в натуре, ещё по дороге обосрался.
— Ну, от тебя и здесь говном всё время несет, — под смех остальных незамысловато шутит Байков.
— Дальше что?
— Дежурный по КПП вызвал дежурного по батальону. Я ждал офицера, но зашёл старший сержант. Румяный такой, упитанный и улыбчивый. Думаю «вот те, сука, и дисбат, ебать-копать-козу-на-выгоне». Идёт этот сержант ко мне и тут вдруг, проходя мимо Кириченко, не меняя смысла своего радостного ебальника, как упиздит того с кулака в грызло. Какой ни есть Кириченко крепкий, а в стенку влетел на полной. А сержант только походя, даже не оглянувшись: «воротничок застегните, товарищ солдат» и ко мне: «Здравия желаю, товарищ прапорщик, новенького привезли? Откуда?». Я вам скажу, именно вот это — то, с каким выражением лица было всё проделано, как даже не оглянулся на звук удара дежурный по КПП… в общем я и смекнул — пиздец, котёнку.
— А Киря?
— Дурака не включайте, на. Команда «Строиться», рота!
Заскочили мы в казарму по-быстрому только руки помыть. А на выходе из роты в дверном проёме пробка. Я подхожу ближе и глазам своим не верю, ссорятся лучшие друзья — Алик Григорян и Витя-волейболист из Молдавии. Они оба служили при складах, много времени проводили вместе, поэтому и корешились. Глаза Алика горели яростью.
— Ну чё ты ноздри раздуваешь? Что горячий кавказский норов показать хочешь? — Витя.
Из-за моей спины возникла фигура и въехала кулаком в лицо высокого Вити. Это был Султан Тимирханов, у которого, надо сказать, как у водителя хозвзвода, были наилучшие отношения с обоими спорщиками.