Корнюш отпустил меня на двое суток. Днём мы с Ларисой немного гуляли, а к вечеру шли в номер, встречать гостей. Вино, сигареты и разговоры, разговоры. Тогда-то Лариса и произнесла это слово — Чернобыль.
— Вы знаете, у нас под Киевом, что-то случилось на атомной станции?
— Что там могло случиться?
— Вроде взрыв какой-то страшный.
— Ну, рвануть любой завод может.
— Не думаю, что это может быть опасно, ведь активная зона под землей. Она надёжно защищена толщей бетона. Конечно, и во втором контуре вода загрязнена и может фонить, но тепловой взрыв второго контура не представляется мне катастрофичным, — говорила моя непреклонная вера незаконченного физика-ядерщика в могущество советской науки.
За эти дни у нас перебывали все мои друзья, только к поздней ночи мы оставались одни, не в силах, в отличие от тараканов, преодолеть три ступени в ванную комнату.
Лариса уехала и связь оборвалась. То есть мы созванивались, вернее я звонил регулярно с почты с посёлка Котовского, но телефонный разговор каждый раз обрывался на слове Чернобыль — КГБ не дремал. А о чём тогда ещё можно было говорить? Паника в Киеве после первомайских праздников росла по экспоненте. Ко дню Победы не выдержал и мой отец — увёз внучку с бабушкой к родственникам в Харьковскую область там и оставил. Лариса уехать не могла, у неё была ускоренная сессия в университете.
В части начался мой звёздный час. Когда вечером приезжал с работы, меня с нетерпением ждали в роте с подборкой прессы офицеры и рядовые бойцы нашего героического батальона. Я имел полчаса, чтобы прочитать подчеркнутые для меня статьи, затем я должен был пояснить, что там между строчек имеется в виду и что же на самом деле происходит. Прямому смыслу партия и правительство научили не верить давно, правда могла быть только в иносказаниях, для их дешифровки требовался специалист, переводчик. В нашей части им был я. РБМК, радионуклиды, стронций, период полураспада, микрокюри, «фон в Киеве меньше, чем до аварии», уран, плутоний, частичное разрушение реактора, альфа-бета-гамма-активность — это всё нуждалось в расшифровке, а йод из аптек всё равно исчезал повсеместно.
В Киеве обстановка была очень напряженная. Я заспешил домой, работал в ленкомнате по восемь-десять часов в сутки. Ходили слухи, что наш стройбат пошлют на место аварии, говорили, что ядерщиков всех срочно должны демобилизовать, так как не хватает профессиональных дозиметристов. В слухи я не верил, полагался только на свои силы. Ближе к окончанию аккорда вплотную занялся переговорами с теми, кто подписывает «бегунки», мотался для этого по всей Одессе.
Попал я как-то на командировку к нашей крымской босоте. Строили они очередную баню где-то в районе Слободки. Приехал я туда днём. С трудом нашёл небольшую халабуду, где квартировали наши бойцы: предбанник и две маленькие смежные комнаты с койками в один ярус. В сумраке предбанника кто-то копошился, я открыл дверь в комнату, за маленьким столиком на табурете сидел Гном.
— О, сержант! Какими судьбами нарисовался в наших забытых всеми местах?
— Здорово, Гном. Мне Монгол нужен. Говорят, он здесь.
— Ага. Будет тебе здесь этот мудак сидеть. Он дома. Бывает здесь по утрам, да и то через день. Чифирнем?
— Давай, только я купеческого.
— Дело твое. У нас конфетки правильные есть. Сейчас организуем, — он повернулся в сторону предбанника, — э, Зосим, сучье племя!
В дверном проёме показалась круглая башка сержанта Зосимова. Оказывается, это он копошился в предбаннике. Глаза Зосима вопросительно блеснули.
— Чаво?
— Хули ты чавокаешь, обдолбышь? Не видишь гость у нас. На стол накрывай, чай заваривай, ты хозяйка или что?
Зосим засуетился. Я старался удивления своего не показать, а удивляться было чему, ведь Зосимов был не только сержантом, но и дембелем, в отличие от рядового Фабриканта.
— А где наши?
— На боевом посту, баньку строят.
— А ты почему здесь?
— Дневалю, типа.
— А Зосим?
— А что я пиздячить буду? Он у нас каждый день дневалит.
Между тем сержант стал накрывать нам на стол. Гном, молча, наблюдал за ним. Зосим закончил и пошёл к двери, его остановил голос:
— А руки ты мыл, ублюдок, перед тем как к людской посуде дотрагиваться?