— Что?!! О Боже! — Я и сейчас помню размер тех мурашек, которые поползли по моей спине. Я готов был потерять сознание! У меня в руках была настоящая реликвия, авторский экземпляр произведения, с личным автографом автора. Подписывая его, Некрасов возможно уже знал, что «Новому миру» так и не дадут в тираж этот маленький очерк. Для меня эти сорок страниц очень дороги, это как в анекдоте, помните:
«Возвращаются поездом два советских музыканта с международного музыкального конкурса. Один с возмущением говорит:
— Ну, что это за первая премия — поиграть на скрипке Страдивари?
А второй мечтательно поясняет:
— Как ты не понимаешь?! Это… это же как для тебя пострелять из нагана Дзержинского».
Кто знает свое будущее? В этом очерке за несколько лет до своего изгнания из страны Виктор Платонович, и я уверен, не в угоду власть имущим, писал: «Талант, оторванный от родины, гибнет. Ему нечем питаться. Тоска по дому, воспоминания о прошлом, ненависть к настоящему — это не лучшая питательная среда для художника.» Кстати, из этого произведения я узнал, что Некрасов жил в Париже ребенком еще до революции и нянькой у него был будущий первый советский министр просвещения Анатолий Васильевич Луначарский! Можно стать Некрасовым, если нянька у тебя Луначарский, помню, подумал я тогда, вспоминая собственное соцгородское «босоногое» детство.
Это так, простите, отступление, но теперь Вы представляете, каким я был лакомым кусочком для любого книголюба, а тем более для прапорщика-библиофила из стройбата. Здесь силу я в себе чувствовал. Дайте только точку приложения этой силе.
На присягу приехали и мои родители с Ларисой. Их глаза оказались на мокром месте в тот же час, как они увидели мои облезшие уши. Я бодрился. После присяги отец с удовольствием откушал солдатской каши в столовой, похвалил. И мы оказались в карантине, через час нас должны были распределить по ротам. Корнюша видно не было. Что делать, как повернуть судьбу? Я не знал.
Появился комбат. Бывший уже карантин построили, комбат называл фамилии и номер роты. Так сложилось, что все мои кенты попали в четвертую: Серега и Райнов — как музыканты, киевляне Алик Блувштейн — как студент пятого (забрали перед самой защитой диплома!) курса КИСИ, готовый специалист, Юра Балясный — тоже КИСИ, загадочным образом попал в четвертую Леша Близнюк. Другие — как водители, трактористы, механизаторы.
— Военный строитель, рядовой Руденко… — первая рота, — как приговор услышал я. Сердце упало, это был конец.
— Я поговорю с этим Корнюшем, тебя переведут, — обнадёжил друг Серега.
Серега не обманул, через пятнадцать минут я уже разговаривал со старшиной четвертой роты. Мне хватило и трех минут, чтобы он понял, что в книгах я ас. Нескрываемая алчность искрилась в его глазах.
— Геша, так мы с тобой еще и тезки. Геша, — он сразу так меня, к моему удивлению, назвал, — кто же ты? Что ты умеешь?
— Да я на кафедре квантовой радиофизики работаю пять лет, любой прибор починить могу.
— Не-а, это здесь не надо, радист у нас с прошлого призыва. Еще?
— Ну незаконченное образование физика ядерщика вряд ли поможет?
— Не дай Бог, тьху-тьху-тьху!
— Ну, стенгазеты я всегда в школе и университете рисовал.
— Опаньки! Это оно! Шанс есть. Художник части эта креатура нашей роты, а нынешнему, Николаеву через полгода на дембель, да и поднаглел он маленько. Попробуем. Пошли со мной, солдат.
По дороге к штабу старшина успел справиться о родителях, еще более приободрился, услышав, что мои приехали в Одессу на собственной машине. Мы предстали перед комбатом:
— Корнюш, не борзей.
— Так, он же художник, я проверил. ВХУТЕМАС просто какой-то. Репин. Петров с Водкиным.
— Ага, Айвазович, бля.
— Так, товарищ майор, Николаева же на дембель, а перед дембелем ему не мешает пару месяцев в бригаде попахать. Пусть хоть на конец службу понюхает, — противным голосом в нос гундел прапорщик.
— На стройке пиздячить некому, а ты всех себе забрать хочешь, — не сдавался комбат.
— Так за плац стыдно, товарищ майор, всю наглядную агитацию обновлять надо, а Николаев и не успеет за полгода. Что, два разных художника плац сделают?
С тихим ужасом для себя я слушал красивые доводы старшины. То ли этот довод оказался настолько сильным, то ли майор просто устал от старшины, но он сдался: