— Так не положено ж по первому году службы.
— Кто тебе такую хуйню сказал? Если кто у салабона масло или там сахар отберет, тот будет сукой последней. А на свой приказ[42] так я тебе свое масло отдать должен. Традиция! А что это ты вчера с Корнюшем по роте вышивал? — без всякого перехода спросил он.
Здесь мне пришлось признаться, что я был с родственниками, с ними и ночь провел. Упредил, как мне казалось, следующий вопрос.
— Ни хуя себе! Мы ебошим, а он биксу в постеле греет! — какими-то оловянными глазами смотрел сквозь меня второй дед.
— Жену законную, а не биксу! — с максимальным достоинством, на какое только был способен, отвечаю я.
— Так ты женат? А лет тебе сколько?
— Двадцать четыре.
— Парился?
— Чего?
— На киче сидел?
— Да, нет, — дошел до меня смысл вопроса.
— Ладно, все равно ты уже дед как и мы, в смысле по возрасту. А чего ж тогда киндеров не настругал, не загребли бы?
— Так я до армии женат был только три дня. А жена сейчас беременная, ей зимой рожать.
— Ого, а вдруг двойня!? Соскочишь с половины срока. Вот видишь Балухта, а ты на земляка наезжаешь. Нормальный пацан, понимающий, и с маслом он мне понравился. Держись, земеля, авось до дембеля доживешь.
— Ну, это ты загнул, Михалыч. На это шансов у него — йок. Сегодня Сапог вечером будет.
После столовой вышли на плац, здесь к нашему строю присоединились еще два прапорщика и, уже знакомый мне по поездке из Киева, капитан Сапрыкин — командир четвертой роты. На плацу командир батальона провел развод по работам. Быстро по деловому, я так и не понял кто здесь, где, кому и зачем? Кто эти прапорщики и чем вообще мы здесь занимаемся? Все разошлись прямо с плаца отдельными группами кто-куда, а меня забрал с собой лично старшина, мы вернулись в роту.
— Ты когда возвращаешься с увольнения, должен найти того, кто тебя отпускал и доложиться, что, мол, прибыл, замечаний не имею. Понял? Пошли ко мне в каптерку, поговорим.
— Рота! Смирно! Дежурного по роте на выход! — заорал дневальный на тумбочке, завидев прапорщика и меня, входящих в роту.
— Отставить. Гулямова ко мне в каптерку, — оборвал старшина голосящего.
Мы вошли в каптерку, комнату полную разных вещей, одежды, постельных принадлежностей, коробок, ящиков и запаха дешевого одеколона. Корнюш сел за письменный стол, стоящий под единственным в комнате серым окном, а мне предложил сесть на табурет.
— Геш, пока время есть, на тебе новую подшивку, поменяй свою.
Я снял с себя хэбэ, содрал старую подшивку и начал пришивать новую белоснежную, плотную, крутую.
— Разрешите, товарищ прапорщик, — в комнату вошел высокий стройный узбек с красивым тонким лицом, с бусинками черных смеющихся глаз, на рукаве у него была красная повязка.
— Входи.
— Дежурный по роте рядовой Гулямов по вашему приказанию…
— Гулямов, — перебил его старшина, — почему из роты никого не было на физзарядке?
— Как не было?! Было, товарищ прапорщик.
— Ну че ты пиздишь, Гулям? Я ж, как в часть вошел, сразу на плац. Там только салабоны с первой роты были и всё.
— Так, то они опоздали, мы к тому времени уже в роту вернулись, мы быстро. Вы же знаете, как мы, а особенно дедушки Советской армии, любим зарядку. Вай! Нам хлеба не надо — дай побегать, товарищ прапорщик, — игриво мурлыкал красавчик Гулямов, иногда подозрительно и нехорошо косясь на меня.
— Я сейчас порядок в расположении проверять буду, физкультурник. Если крайнее «очко» не пробили в туалете, ты лично при мне пробивать его будешь.
— Разрешите идти, товарищ прапорщик? Сейчас найду крайнее «очко» и лично пробью его, клянусь здоровьем первого секретаря комсомола солнечного Узбекистана! — засмеялся Гулямов собственному каламбуру с «очком».
— Не борзей, иди, — оценил шутку и прапорщик.
Прапорщик заполнял амбарную книгу, мы говорили о литературе, я ему рассказал, как при помощи газеты «Книжное обозрение» заказывать только что вышедшие из печати книги. Приятный мужик. Только его литературные предпочтения были ещё более примитивными, чем мои. А еще у меня сложилось впечатление, что ему важнее иметь книгу, чем прочесть ее. По крайней мере, он с не тем, как мне показалось, интересом выслушал историю о том, как один мужик-собиратель в Киеве, чтобы уберечь книги от краж, просверливал их, а затем стягивал сквозь всю полку длинным прутом, книги оказывались нанизанными, как куски мяса на шампуре. Для меня это было черным юмором, старшина же заинтересовался самой идеей. Он закончил свои записи, а я подшиваться.