— Глазунов, кто может быть гражданином Непала, знаешь?
— Так точно, товарищ прапорщик, знаю.
— Кто? Повтори для всех.
— Гражданином Непала может быть человек зачатый не-пальцем и не-палкой.
— Так ты, что думаешь, что я пальцем деланный или палкой? Твое хэбэ наверное сутки в растворе с хлоркой выгорало. Стать в строй!
Удав четко на левом каблуке развернулся кругом, но не успел сделать и первого шага.
— Стоять…! Клоун! — прапорщика душил смех, видно было, что ему по душе такая наглость. — Кру-угом! Испорченное хэбэ сдать мне, получишь новое, стоимость будет вычтена с лицевого счета. Автору передай, что я ему объявляю наряд вне очереди. Стать в строй!
Мы приняли в строй героя, бормочущего себе под нос что-то вроде, дескать, хрена он сдаст хэбэ старшине, его теперь в музей сдавать надо, а не в каптерку. Мне Корнюш приказал зайти к нему сразу после развода.
— Не, ну ты видел таких клоунов, а? — прапорщик был теперь в отличном расположении духа, — Геш, значит так, давай меняй дневального. Теперь ты в наряде, дневальным. Ничего страшного — ночь позади, утренняя уборка позади. Вам, дежурной смене, надо только казарму и территорию прибрать к шести часам, до развода. Так что время у нас есть, поболтаем.
Я заменил дневального, тот уехал со своей бригадой на работу. Дежурный по роте на тумбочку, по приказу старшины, поставил второго дневального, а я снова пошел в старшинскую каптерку.
— Я так понял, что с Николаевым у тебя ничего не вышло. Шиян тоже хороший вариант, — как бы между прочим известил меня о своей всепроникающей осведомленности прапорщик.
— Честно говоря, я бы хотел в рабочую бригаду, УПТК — моя мечта, там мои друзья.
— Не дури. В УПТК бывает работа — врагу не пожелаешь. Продсклад — место правильное и уважаемое.
На следующий день я был в уважаемом месте. Шиян снова уехал в Одессу, а я не успел укрепить оборону, как опять пошли ходоки. Не умея их сортировать, я выдавал и выдавал им пропитание, от пяток к животу подкатывал тихий ужас — что я скажу Шияну?
— Сколько?!!! Да ты че, с ума сошел? За два дня, что ты здесь, раздал 18 банок консервов, масло, сахар, 4 буханки хлеба!!! И кому?!! Да если проверка, наши яйца считай уже гвоздем к стене прибиты! Беги, зови Ахунова.
Я позвал старшего повара, это был неулыбчивый парень с лицом сплошь покрытым глубокими оспинами.
— Не, Шиян, кароче, столько я не спишу. Ебать этого салабона надо, — он неспешно закурил.
— Еби не еби, а тушенку он не родит. Вопрос решать надо.
— Кароче, думать надо.
— Давай думать. Руденко, ставь чай.
— Сразу я не спишу, а дней за десять спишу.
— Ты что Царькова не знаешь? Он же проверку может устроить в любую минуту.
— А ты пока выпиши, кароче, все по документам на командировку, типа отправил. На командировке до конца недели не проверят, а если проверка на складе — у тебя все бьет. Не будет проверки, я спишу, ты накладную и уничтожишь.
— Голова!
— Я четыре года в Ташкенте в ресторане работал, там таким каруселям научишься! Кароче, с тебя мешок гречки.
— Не борзей, имей совесть, гречка стоит больше, чем ты спишешь.
— А я поделюсь, — усмехнулся «кароче».
— Ладно, потом поговорим, — Шиян застеснялся меня.
А в конце рабочего дня он сказал, что ждет меня и на следующий день. Я ему только не сообщил, что я не хочу работать на этом хлебном месте. Он был хороший человек и я не хотел его обидеть.
Вечером мы имели редкую возможность переговорить с Войновским. Хоть и койки были у нас рядом, но после всех этих «отбой-подъем», маршировки, декламации хором дембельского стишка, разговаривать не хотелось, хотелось спать. А в этот вечер замполит поручил мне изготовить «Боевой Листок» — небольшого формата военное настенное еженедельное медийное творение. Надо заметить, что единственную газету «Защитник Родины», которая приходила в часть, использовали исключительно в соответствующем месте в мятом виде — читать там было нечего. «Боевой Листок» хотелось сделать читабельным и я привлек Войновского. Я действительно немного умел рисовать и писать плакатными перьями, но почерк, для написания заметок ручкой или фломастером, у меня был страшный. Войновский же, как студент строительного института, умел писать просто образцовым каллиграфическим почерком. Мы сидели в канцелярии, нас никто не трогал, а в казарме то и дело раздавались уже привычные крики, топот строя босых ног по взлетке, хоровое и одиночное исполнение поэмы о дембеле.