Через несколько дней после моего возвращения Аслан зашел к нам с Войновским в каптерку, ему нужен был китель очень нестандартного размера. Рассказал нам, что переехал жить в каптерку, собирается сделать там ремонт, а сейчас его отправляют на «дурку», хотят избавиться от него, но ничего у них не выйдет, так как он решил все два года провести в этой части, понравилось. Так таки, кстати, ничего и не вышло, Аслан еще много месяцев портил кровь всем офицерам.
Начало осени 1984 года, я уже больше трёх месяцев в армии, правда из настоящей службы, из военной ее части помню только карантин с присягой и как нас один раз повезли на стрельбище. Ничего более военного, чем стрельба из стареньких калашей[62], за это время с нами не случилось. На стрельбище, помню, в ожидании очереди пострелять, мы валялись в небольшом овраге, курили. Мимо проходит накаченный парень, с очень рельефной мускулатурой, легко несёт большое бревно на плече. Рядом сидящие со мной, чеченцы разом заговорили на своем гортанном языке, парень остановился, отозвался, все чеченцы степенно поднялись и начали с ним обниматься. Смотрели мы на них и завидовали — вот же чувство землячества у них развито, ведь не знакомы, а обнимутся, словами перекинутся, поддержат друг-друга.
А потом мы стреляли, строевые офицеры, которые командовали на стрельбище, нас откровенно побаивались. Не всяк день рядом с тобой люди с зековскими наколками держат автоматы с боевыми зарядами. Да и стреляли мы опасно — прицелишься, нажмешь на гашетку… а когда глаза откроешь, то ствол уже смотрит градусов на сорок в сторону. Глаза во время стрельбы закрывались сами собой. Защитнички, мля!
Но зато мы всей этой военной глупостью не занимались, в войнушки не играли, а строили будущее, возводили города… прости меня Господи!
Начало осени 1984
УПТК
— Завтра будет хоппер с цементом, — этими словами попрощалась с нами Людмила Николаевна перед отъездом домой.
— Гажийский, под вагончиком валяются два желоба железных, как корыта такие большие. Найди кувалду и на плитах отбей все стороны, поровняй, короче, — начал давать инструкции Алик, — потом возьми за печкой в мешке респираторы и замени в них марлевые фильтры на новые, проверь лопаты совковые, чтобы не сломались в первые пять минут. А нам в часть ехать надо, отдыхать.
— Алик, слышь, а что такое хоппер?
— Это вагон для насыпных грузов, завтра все сами увидите, салабоны, — сквозь зубы, — мало не покажется.
В этот вечер нас не гоняли, Алик сказал дедам, что завтра цемент в УПТК, деды только присвистывали и с непритворным сочувствием смотрели на нас. Солдатская смекалка нам подсказывала, что завтра нас ждет особая работа.
Следующим утром с развода бригаду УПТК провожали как в последний бой — держитесь мол, пацаны. Ехали в кузове мы непривычно тихо, не юморили, не кричали, не задевали проходящих по поселку Котовского девчонок, неизвестность не пугала, но как-то придавливала. Какой должна быть работа, чтобы ею так пугали? И где? В стройбате!
Рядом с вагончиком валялись два желоба из тонкого листового метала длинной метра три и шириной немногим меньше метра, Вовка нас ждал на ступеньках, сидел и перебирал респираторы, на входе в вагончик нас поджидала и наша начальница.
— Алик, тем, кто будет в хоппере работать, выдай сменные сапоги.
— А по документам долго вагон шел? — кажется невпопад спрашивает Алик.
— В том то и дело, что свежий, еще и четырехсотка, — ответила начальница, а глаза такие голубые, голубые.
Бригадир только присвистнул.
— Ну, пацаны, предстоит нам дело сегодня.
— Забросьте корыта на первую машину. Алик, отправляй кого-нибудь на ней к яме, а сами пешком, хоппер уже установлен.