Пауза, комбат повернулся к Царькову и, грозно насупив брови, посмотрел на того. Царьков сделал недоуменное лицо, развел руками, стал бордовым, выпучил глаза и икнул. Комбат продолжил:
— «…но у нас нет куриного помета, чтоб настаивать бромбус, но зато свой свинарник. На навозе тоже получается ништяк!..»
Что за бред, подумал я.
— «…Деды из хозвзвода недавно украли в Одессе кубовую бочку на колесах с пивом, мы ее поставили на плацу и теперь все, кто идет в столовую, сначала останавливаются и пьют пиво, все, и солдаты, и офицеры. Наши офицеры вообще всегда бухие, хорошо, что им, как и нам, оружия не дают, а то бы они перестреляли бы всех на хуй. Как там строевики живут, у них же тоже, наверное, офицеры не просыхают? А недавно мы с моими друзьями продали вагон цемента…» — при этих словах у меня упало сердце, прямо на отполированные носки сапог.
— «…бабла много наварили. Так мы проституток привезли с Комсомольского бульвара, целых пять штук. У нас теперь на тумбочке одна из них, типа дневальная, стоит голая, только в пилотке, ремне и сапогах. Это нам командир роты Меняйлов приказал, чтоб, типа, всё по уставу. А другие девчонки в спальном помещении в очередь ебутся. Но уже все плачут, домой хотят, они у нас уже четыре дня, а мы их еще не кормили,» — в строю начали раздаваться первые смешки, впереди и справа от меня давился смехом Корнюш.
— «…наш старшина, прапорщик Корнюш…» — лицо Корнюша заледенело.
— «…посылает нас каждое воскресенье на Привоз пиздить для его детей свежие фрукты, а нас там ловят и сильно бьют, мы тоже плачем…»
— Убью, суку, — аж свистит наш старшина.
— «…А замполит роты, наверное, пидорас, он сказал, что я ему очень нравлюсь. Но мне нравится другой. Я люблю Сашу Баранова…»
— Пиздец, я понял кто это, — выдохнул слева от меня Барашек.
— «…мы любим нюхать друг у друга подмышки…». Тьху, блядь, меня сейчас вырвет от этой мерзости, — комбат прекратил чтение, поднял свои глаза на нашу роту и рявкнул, — Рядовой Близнюк!!!
— Я, — несмело за моей спиной.
— Выйти из строя!
— Есть.
Леша хлопнул меня по плечу, я освободил ему дорогу, он вышел на положенное по уставу расстояние из строя и развернулся. Голову он наклонил и ни на кого не смотрел.
— Вы можете внятно объяснить, что за бред вы, ты, блядь, написал… гандон?
— Мы-пы, прсти, — что-то залепетал Леша, втягивая голову в плечи по самую пилотку.
— Голову подними, в глаза своим товарищам, которых ты обосрал на всю Советскую Армию, смотри!
— Ми-ты, так, тврыщ мйор… — Лешка поднял глаза на уровень наших ремней.
— Громче, военный!
— Мы так с другом прикалываемся, товарищ майор, виноват, шутим.
— Вы, что пиздаватые со своим другом?
— Никак нет, товарищ майор.
— Так точно, товарищ солдат. Батальо-он! Смирно! Слушай мой приказ! Замполитам майору Кривченко и лейтенанту Вилкову за слабую воспитательную работу объявляю выговор. Ты комсомолец, распиздяй?
— Так точно, товарищ майор.
— Балакалов, провести комсомольское собрание, от его результатов будет зависеть дальнейшая судьба этого придурка. Стать в строй!
— Есть!
Оглушенные неожиданным, мы молча ехали в нашем кузове, курили, каждый думал о последствиях лично для себя из этой истории. О чем мог думать бригадир мы не знали, тот, как всегда, ехал в кабине. В вагончике, закрыв плотно дверь, Алик сразу налетел на Близнюка:
— Так ты с нами машину цемента продал, падла?!! — сильный удар в челюсть, Лешка падает на Гажийского, недоуменно сидящего на койке. Алик разворачивается для второго удара, я ловлю его за руку, он с бешеным лицом поворачивается ко мне, я смотрю в его смоляные глаза.
— Алик, не надо. Вечером собрание.
— Ты чё, салабон, совсем оборзел?!! Службу забыл?
— Алик не надо, на это собрание все придут, что ты будешь объяснять? Ты командир, что с бойцом произошло? Попадешь под горячую руку.
— Да мне похуй!
— С УПТК слетишь.
— Ладно, — подумав, — я его потом, гниду, закопаю.
— Лешка, ты чё действительно мудак? — я повернулся к Близнюку, он молчит, — Ну, что за бредятину ты написал?
— Так реально, я с другом так прикалываюсь, мы вместе разное сочиняем.