— Туалета нет. Ходи до ветру, где хочешь, — учил меня Ленька, — горячая вода только для стариков, сам умывайся холодной, умывальник с пиписькой висит на задней стенке снаружи. Все салабоны живут во второй комнате, вповалку, а деды в светлой части. Главные здесь деды-молдаване из нашей роты, но ты их не знаешь, они все со свинарника, у них сплоченная команда, два года вместе. Дедов намного больше, это наша главная проблема…
— Гоняют, бьют?
— И не только… Не замечаешь, что во мне изменилось?
Я посмотрел на Леню внимательней, действительно, что-то было не так.
— Да все просто: очков на мне нет.
— Ну и? — не понял я.
— У меня минус три с половиной, я без очков вообще ни хрена не вижу. Я их специально в колодец выбросил, сказал, что они с меня слетели, думал в часть отправят, новые заказывать. А Адаменко только посмеялся. Он же понимает, что всю работу делают салабоны, мы у него наперечёт. И тебе теперь не выбраться, — обнадёжил меня в конце Леньчик.
— Слушай, сейчас только семь часов, что люди до отбоя делают?
— Скоро прапор привезет бухло и они с капитаном начнут бухать. После этого за бухлом метнутся уже деды, до села здесь километров пять, а вернутся — все и начнётся.
Но пока все было мирно, то есть стояла обычная армейская метушня, все были чем-то заняты. Одно только событие всколыхнуло первую комнату, когда туда зашли трое молдаван, они что-то громко обсуждали на румынском языке со своими земелями, смеялись, были в приподнятом настроении. А я, пересчитывая сданное мне белье, из угла наблюдал происходящее в «светлице».
Среди нас крутился младший сержант, строевик, он вел один из карантинов, в свое время я его там видел. Небольшой, щуплый, светло-голубоглазый, первые усики на веснушчатом детском лице, пушок на розовых щечках, стеснительный взгляд.
— Сержант, ко мне! — крикнул большой, небритый, заросший молдаванин, крикнул негромко, но был услышан.
— Товарищ рядовой, младший сержант Осипов по вашему приказанию прибыл, — заучено отрапортовал сержант рядовому. А тот сразу:
— Я тебе приказал усы сбрить?
— Ну Сергеич, ну, пожалуйста. Я сержант, мне положено в усах быть.
— На твоё положено мой хуй наложено… Смирно, сержант! — и сразу страшный с хорошего полного замаха удар в голову, очень сильный. От удара сержант улетел вниз под кровати.
— Сержант, ко мне, — как ни в чем не бывало повторил Сергеич.
Появился сержант, он по детски плакал навзрыд, щека стремительно распухала.
— Найди свежую бритву, подбреешь мне затылок.
— Есть, — всхлипывая.
Через минуту сержант уже стоял перед молдаванином с бритвой. Тот наклонил голову, сержант, с трудом дотягиваясь, начал насухо аккуратно брить волосатого Сергеича. Скоро дело было закончено.
— Принеси два зеркала, — последовал новый приказ, который немедленно был исполнен.
Сергеич взял в руки одно зеркало, а второе взял сержант и приставил к затылку молдаванина, при помощи двух зеркал тот оценивал работу сержанта.
— Молодец! Хорошо!
— Я старался! — сержант Осипов тоже доволен своей работой, улыбается. В это время, опуская зеркало, поворачивается к нему Сергеич, лицо его меняется.
— Я те-бе при-ка-зал сбрить усы! Сука! — и снова удар, еще сильнее прежнего, зеркало разбито. На этот раз сержант не появляется из под кровати, скулит там.
Что здесь происходит?! Рядовой! Сержанта! И потом, откуда у того могло взяться время сбрить усы, если он был все время занят исполнением приказов этого страшного молдаванина? Я уже прослужил пять месяцев, я начал забывать, что может быть страшно, просто страшно. Страшно потому, что мне противостоит сила огромная, темная, агрессивная и неуправляемая. Я уже догадывался, что наклонить меня не наклонят, но покалечить могут. В салабонском кубрике атмосфера страха ощущалась физически, как нечто холодное, вязкое, желеобразное.
Через час вернулись гонцы с выпивкой. Салабонам был дан приказ отбиваться. Мне места моего никто не показал. В растерянности я стоял в темноте перед сплошным рядом кроватей. Ленька оказался по соседству с Генычем, они раздвинулись и пригласили меня лечь между ними, я оказался на стыке двух кроватей, шевелиться не мог.
— Ленчик, а чего здесь происходит? Кажется, что гноят только этого сержанта Осипова.
— Гноят, Гена, всех, но сержанта особо.
— Так просто или по причине? Ненависть рядового состава?
— Нет, по причине. Сержант молодой, с учебки, сам недавно был салабоном, а на карантине, говорят, издевался над духами с особой жестокостью. Один из духов с последнего призыва, молдаван, попал на свинарник. Он и рассказал там все старикам, теперь эти мстят.