— Ага, умный? Не, аффект здесь не канает. Слушай, а в той машине еще кто-нибудь был?
— Кажись был. Не разглядел, не до того было, как понимаешь.
— Вспоминай.
— На заднем сидении кто-то сидел. Точно! Я, когда с места трогал, в зеркало посмотрел, задние двери распахнулись и оттуда вышел кто-то.
— Тогда так — говори, что ты оборонялся, а когда увидел, что дверь распахнулась и кто-то ещё вышел, ты испугался и дал дёру.
— Врубился! Лады.
— А самоволка?
— Да, ну нах, Монгол прикроет, я договорюсь.
— Ну ладно, давай. Конечно, всё вилами по воде… но будем пытаться.
Кого мог, я перед собранием предупредил. По крайней мере, мои ребята из УПТК знали, какой результат нам нужен. На собрании были все, не было замполита части, но присутствовал Балакалов. Судьба Геныча Агрономова волновала многих — хороший он был парень, безотказный, добрый и простой, как грунтовка в чистом поле. В этом то я и видел главную угрозу своему плану.
Вечером рота стала горой на защиту «подсудимого», а особенно после его покаянного рассказа, со слезой. Кого я успел предупредить, кто мне доверял, клеймили позором Гену и требовали необходимый строгий выговор с занесением в учетную карточку. Остальные смотрели на нас с ненавистью, трясли губой и соглашались только на выговор без занесения, и то в самом крайнем случае, а лучше вообще — оправдать подчистую. Но оправдание комсомольского собрания роты не могло спасти Генку от трибунала. Тут многое зависело от позиции командования части, а оно в лице замполита, либерализм не поощряло. Кривченко был нормальный мужик, но для него факт преступления был налицо, а следовательно и наказание быть должно. Если сейчас оправдать Аграномова, замполит однозначно дело передаст в трибунал, а там — на полную катушку.
Шумным получилось собрание. Когда принимали решение, Геныч, как только мог, подавал сигналы тем, кто был за него горой, мол «соглашайтесь, идиоты, братаны мои, земели, не дурите, Христа ради». Многие растерялись от недвусмысленных подмигиваний и нам удалось таки протянуть с минимальным перевесом строгача с занесением. Половина дела была сделана.
— Ты, чё задумал, Геша? — мы шли с Балакаловым к замполиту докладываться.
— А вы сами то, как к нему относитесь, товарищ прапорщик? — по-одесски, вопросом на вопрос ответил я.
— Нормальный он парень. Добрый, но глупый. И случай этот от глупости его.
— А стоит ли такая глупость дисбата?
— Нет, конечно. У нас и не такие преступления покрываются, лишь бы шума не было, все за свои звёзды и должности держатся. Ты же в курсах уже, только то, что за забор части вылезло и прикрыть его нечем, предается огласке и суду. А здесь такой случай, по нашим меркам мелкий, но спрятать его сложно, понимаешь. Избил, убежал…
— Но командование то в силах не пустить дело в трибунал?
— Наверное. Не знаю.
— Ну так и поддержите меня сейчас, — мы пришли в штаб.
— Товарищ майор, разрешите доложить?
— Не выебывайся. Садитесь, рассказывайте.
— Не дала рота исключить Аграномова из комсомола…
— Что?!!
— Дело-то как было… — я изложил замполиту нашу версию случившегося.
— Ну и что? Все равно виноват. Преступление совершил? Совершил. Наказание должен понести? Должен. Если мы это дело спустим на тормозах, кто батальоном управлять сможет? Ты? Или ты?
— Так наказан он уже, товарищ майор. Я с Аграномовым перед собранием разговаривал. Он, оказывается, поступать в институт собирался…
— Ты чё, офонарел? Он же наверное и среднюю школу не смог закончить.
— Закончил, но сразу поступить не смог. Ему ж двадцать пять уже, семья, мог вообще от службы отбиться, а он в армию пошел, чтобы поступать потом[71].
— Ну, и?
— Вы же понимаете, что выговор в учетной карточке резко снижает его шансы на поступление. На собрании многие хотели ограничиться выговором без занесения, но, считаю, что комсомольцы четвертой роты проявили принципиальность и влепили Аграномову строгий выговор с занесением. Парень уже пострадал, понес наказание, а у нас же не наказывают за одно и тоже дважды. Правда, товарищ майор?
— Сравнил хуй с пальцем! При чем здесь «дважды»? Это не тот случай, Руденко, — тон майора был уже не столь агрессивным, он задумался, — Ну а ты, что думаешь, вождь комсомольский?
— Поддерживаю мнение комсомольцев роты, товарищ майор. С учетом личности Аграномова, считаю возможным ограничиться строгим комсомольским взысканием и не передавать дело в трибунал, — поддержал меня Балакалов.
— А как же заявление потерпевшего?