— Гринвелл, — ответил Вайн. Прочесывая близлежащие земельные владения, они уже успели побывать в Салтрем-Хаузе и на прилегающей к нему территории, а также порасспросить владельцев Гринвелла. — А сама Джоанна любила где-нибудь бывать? Пусть не в нашей округе, да и владельцев знать необязательно. Но просто — было ли такое место? Тропинка какая-нибудь, по которой она любила гулять, например…
— Не такая уж она любительница прогулок, — заговорил Джордж Трой, которому больше не надо было сдерживаться. — Она бегала, или, как сейчас говорят, совершала пробежки, а кто-то, наверное, еще назвал бы это моционом. Но она, как и все остальные, никогда не заходила на частную территорию. Представить себе не могу, что кто-то может это сделать, даже если дома им негде бегать, или совершать моцион. Когда Джоанне надо было заняться гимнастикой, она шла в спортзал, так сокращенно называют «спортивный зал», как вы знаете. Кстати, Джоанна сказала, что «гимнаст», или «гимнос», в переводе с греческого означает «обнаженный». Только не подумайте, будто Джоанна там раздевалась догола, вовсе нет. Она всегда очень скромно одета — скажи, Эффи? Когда жарко, она носит шорты, наверное, она их надевала и в спортзал. Ну, что бы она там ни носила, одно я знаю точно: заниматься она ходила только в спортзал.
Он остановился перевести дыхание, и Эффи тут же мягко его перебила:
— Боюсь, что мы действительно ничем не сможем вам помочь. Джоанна, конечно, родилась в деревне и большую часть жизни провела здесь, но сельской жительницей она не была. Природа, сельское хозяйство, животные особо не интересовали ее.
— Вы же нам сообщите, когда ее найдете? — казалось, Джордж Трой совсем перестал переживать за дочь — он говорил так, словно Кингсмаркэмская полиция, да и полиция всей страны занята поисками зонтика, забытого им в автобусе. — Когда она вернется, где б она сейчас ни была. Мы хотели бы знать.
— Можете быть в этом уверены, сэр, — ответил Вайн, стараясь не выдать своих сомнений.
— Мы так рады это слышать! Так ведь, Эффи? Мы так рады, что нас будут держать в курсе. Сначала я очень волновался, мы оба волновались. Моя жена волновалась не меньше меня. Она не какая-то злюка, как мы привыкли думать о мачехах, нет-нет, она совсем другая. Она была другом семьи, когда еще моя дражайшая первая супруга была жива, вы знаете, она ведь крестная мать Джоанны. Не так-то часто встретишь мачеху и крестную в одном лице. А Эффи одновременно и крестная, и мачеха. Бедняжке Джоанне было всего шестнадцать, когда ее мать умерла, что может быть хуже для молодой девочки, она была убита горем, просто убита, а чем я мог ей помочь? Эффи все взяла на себя. Она явилась, как настоящий ангел, и буквально спасла Джоанну, она была для нее не только мачехой и крестной, но и самой настоящей матерью, и тем, и другим, и третьим, я совсем не преувеличиваю, когда говорю, что она спасла Джоанну от помешательства…
Но в этот момент Барри Вайн, у которого было полное ощущение, что его стукнули по голове чем-то большим и тяжелым, перестал его слушать. Он сидел, как выразился бы Вексфорд, словно памятник терпению, и улыбался этим потокам бессмысленной болтовни, пока его не спасла Эффи — она встала и еще раз повторила свои последние слова:
— Боюсь, что мы действительно ничем не сможем вам помочь. — Она проводила его и, задержавшись у двери, сказала: — Я все еще волнуюсь. А разве может быть иначе?
Вайн искренне ответил:
— Не знаю, миссис Трой. Правда, не знаю.
Ни один дантист не сообщил, что к нему приходила молодая женщина, потерявшая коронку. А Вексфорд был уверен, что хотя бы несколько человек обязательно заявят, что к ним действительно обращалась такая женщина и что они лечили ей зубы, — пусть даже они обознались и впоследствии окажется, что ни одна из этих пациенток не Джоанна. Но никто ничего такого не заявлял. Это было настолько необычно, что Вексфорд даже позвонил в один из полицейских участков, выбрав наугад какой-то находящийся в отдаленной части Шотландии, и справился у старшего офицера, действительно ли его подчиненные предупредили всех дантистов. Несомненно, все до единого дантисты в крупных районах были оповещены и каждый был бы рад помочь.
Но разве не болит зуб, с которого слетела коронка? Этого он не знал. Он позвонил собственному дантисту, и тот ему объяснил, что все зависит от того, на чем держалась коронка. Если зуб, корень которого не был удален, мертв или если коронка держалась на имплантанте, больно не будет. Ну а что касается красоты, то сломанный зуб будет незаметен, если он коренной, а так оно, скорее всего, и было. Уже положив трубку, Вексфорд вспомнил слова Эффи Трой: Джоанна поставила коронки, потому что считала, будто зубы портят и старят ее.
Но сейчас зуб, должно быть, портит ее еще больше. А если она так и не обратилась к дантисту, то почему? Потому, что ее больше не волнует собственная внешность и она не чувствует боли? Она подозревает, что дантисты будут предупреждены, и не хочет привлекать к себе внимание? Или существует еще какая-то, более ужасная причина?
Пока поиски шли в Сейвсбери-Хаузе и Минфорд-Нью-Холле — особняках, окруженных обширными земельными владениями, в которые можно было легко попасть прямо с дороги, — Вексфорд отправился на встречу в школу «Хэлдон Финч».
Она тоже была крупной общеобразовательной школой, но считалась — по крайней мере, до прихода Филиппы Сикорски — более престижной, чем Кингсмаркэмская. Если у вас есть возможность, вы пошлете своего ребенка именно в такую. Известны случаи, когда чересчур заботящиеся об образовании своих детей родители специально селились по соседству со школой «Хэлдон Финч». Должно быть, у Джоанны Трой очень высокая квалификация и сама она сумела произвести особое впечатление, раз получила здесь работу, будучи такой молодой.
Был последний день четверти. В обед школа закрывалась, и ученики отправлялись домой на каникулы. Завтра никто уже не придет сюда посмотреть на украшенную белоснежными и серебряными игрушками рождественскую елку, стоящую на невысокой подставке в парадном холле. Из лифта вышел мужчина, не похожий ни на учителя, ни на родителя, ни, наконец, на школьного инспектора, однако он мог оказаться и тем, и другим, и третьим. Невысокий, худой, с рыжеватыми волосами, он был в джинсах и коричневом кожаном пиджаке. Вексфорда проводили наверх в кабинет директора. Да, он совсем иначе представлял себе женщину, которую пытался не называть «директрисой». Белокурые вьющиеся волосы, красивое лицо; ярко-красный маникюр, ярко-красная помада; юбка, может, и не настоящая мини, но колени едва прикрывает. Ей, высокой и гибкой, можно было дать лет сорок, в аромате, исходившем от нее, Вексфорд, разбиравшийся в духах хорошо, сразу узнал «Рому» Лауры Бьяджотти. Внешность Филиппы Сикорски, ее манеры и стиль беседы были далеки от стереотипа — как у большинства удачливых женщин нового тысячелетия.
— Естественно, я читала об исчезновении Джоанны, старший инспектор. Думаю, вы хотите расспросить меня об обстоятельствах, которые привели к ее увольнению? — Ее голос, вопреки ожиданиям, совсем не был аристократическим, напротив — в нем слышался сильный ланкаширский акцент. Еще один сюрприз. — Кстати, это может показаться вам интересным — здесь только что был человек по имени Колмен. Назвался частным детективом. Разумеется, я не могла его принять, ведь у меня была назначена встреча с вами.
— Думаю, это его я видел внизу. Его наняла бабушка пропавших детей.
— Понятно. Но вы, конечно, хотите поговорить о Джоанне Трой. Я работала здесь всего полгода, когда она уволилась, и, хотя с тех пор прошло уже пять лет, все еще не могу прийти в себя после того шока.
— Почему это, мисс Сикорски?
— В увольнении не было никакой необходимости, — был ответ. — Она не сделала ничего такого. Глупый мальчишка все вообразил или выдумал или что там еще. Я не знаю, почему. Адвокат сказал, что ребенок был на грани нервного срыва. А я ответила, что это чепуха и не верю я во все эти срывы. — Вексфорд про себя искренне с ней согласился, но вслух этого не сказал. — Вы хотите знать, что случилось. А вы слышали версию Уимборнов?