К сожалению, Дейд тоже был дома. Он решил не обращать на Вексфорда внимания. Правда, прежде чем снова уткнуться в свои бумаги — очевидно, вся эта гора листов имела отношение к недвижимости, — наградил старшего инспектора тяжелым взглядом. Катрина сидела в кресле так, как обычно сидят дети — обхватив руками спинку, уткнувшись в нее лицом и поджав под себя ноги. Вексфорд подумал, что они бойкотируют его, а говорить с ним будет лишь учтивая Дорин Брюс. Бёрден, который приходил к Дейдам не так часто, не мог поверить своим глазам. Однако Катрина медленно повернулась к ним и, не спуская ног с кресла, обхватила колени руками. За эти два месяца она стала еще тоньше, лицо вытянулось, плечи сделались острыми.
— И что же? — спросила она.
— Боюсь, у меня нет для вас новостей, миссис Дейд.
Словно полоумная, она вдруг заговорила, повторяя слова, как в считалке:
— Если бы их тела, их тела, нашли, нашли, у меня было бы хоть что-то, что-то, что-то, что я могла бы похоронить.
— Да заткнись же, — прошипел Дейд.
— И было бы надгробие, я бы написала на нем их имена, на нем их имена, их имена… — Это напоминало предсмертную песню Офелии. — Я бы приносила им цветы, цветы им…
Дейд вскочил и навис над ней:
— Прекрати немедленно. Ты не на сцене. Не притворяйся. Думаешь, это очень умно?
Она, прикрыв глаза, начала раскачиваться из стороны в сторону, по щекам заструились слезы. Дорин Брюс переглянулась с Вексфордом и воздела очи к небу. Вексфорд подумал, что Дейд ударит жену, но потом понял, что нет — что просто мысль о случившемся с Сильвией засела у него в голове. Дейд был как та собака, что лает, да не кусается. Джоанна тоже была такая — если верить словам Дженнингса.
— Не хотите ли чаю? — спросила миссис Брюс.
Она ушла на кухню. Дейд мерил шагами комнату, останавливался, чтобы выглянуть в окно, и бессмысленно пожимал плечами. Катрина положила голову на колени, слезы все еще лились ручьем и, поскольку она сидела сгорбившись, текли по ее голым ногам. Вексфорд не знал, что сказать. Ему казалось, он уже выжал из этих родителей все подробности жизни их детей, которыми они готовы были поделиться. Остальное нужно домыслить самому, они больше ничем не помогут.
Еще никогда в этом доме его не изводили таким долгим и невыносимым молчанием. Катрина, закрыв глаза, прилегла и, казалось, заснула, Дейд снял колпачок с шариковой ручки и стал что-то писать, а Бёрден присел и начал изучать свои колени и безукоризненно чистые серые брюки. Вексфорд попытался представить себе детство самого Роджера Дейда, вспоминая, как тот однажды намекнул, будто когда-то много себе позволял. Несомненно, Матильда Кэрриш предоставила ему и его сестре полную свободу — они сами выбирали себе одежду, выражались как хотели, делали все, что им вздумается, и их никто не поправлял. И Роджеру это не нравилось. Возможно, ему не нравилось и то, что его никто не любил из-за грубости и дурных манер, ставших следствием такого воспитания. Но если и так, то он не слишком старался искоренить эти черты характера и, видимо, решил: достаточно и того, что дети будут воспитаны совсем иначе — в старомодной строгости и дисциплине. В результате дочь его ненавидела, сын боялся, как, возможно, и он сам когда-то боялся свою мать…
Что-то миссис Брюс долго не идет… Вексфорд стал думать о Кэллуме Чэпмене. Тот потерял равновесие и скатился с лестницы. Но не потому, что был неловок или потерял контроль над собой, а просто там было слишком тесно и небезопасно. То же могло случиться и здесь. Джоанна упала с лестницы. Или кто-то ее столкнул. Это сделал мистер X. Но для нее, в отличие от Чэпмена, падение оказалось смертельным, потому что она ударилась головой об угол шкафа для одежды. Они обнаружили небольшую лужу крови и слетевшую коронку…
Мать Катрины вернулась, неся на подносе чайник и большой домашний пирог с марципаном, с коричневой корочкой. Впервые за много лет Вексфорд, видя пирог, не смог противостоять искушению. Бёрден бросил на него строгий взгляд и еле заметно покачал головой, но инспектор предпочел этого не заметить — и вот уже миссис Брюс положила ему на тарелку большой кусок. Пирог был восхитителен. Сладкий, прямо таял во рту — Вексфорд даже не заметил отвращения во взгляде Роджера Дейда. Миссис Брюс завела разговор о погоде, о ночах, которые тянутся бесконечно, о больном сердце мужа и об утомительной поездке из Суффолка, а Бёрден вежливо поддакивал. Вексфорд с превеликим удовольствием съел свой кусок и, к огромному удивлению, заметил, что Дейд проделал то же самое. Он снова подумал о Джоанне и лестнице. Столкнул ее X или она сама споткнулась в темноте и упала? А может, ни то ни другое. Может, X погнался за ней по коридору, в конце которого была комната Софи? Он настигал ее, а она упала с лестницы, потому что не смогла увернуться? И когда это произошло? В субботу днем? Нет, позже. Вечером? Тогда, должно быть, уже стемнело, а наверху свет не был зажжен. Но если она была наверху поздно вечером или ночью вместе с X, это может означать, что X был ее любовником…
Дейд вывел его из задумчивости. Он доел свой кусок пирога, смахнул крошки на пол и повернулся к Вексфорду:
— Кажется, вам пора. Ваше присутствие здесь ни к чему. До свидания.
Оба полицейских поднялись, и, несмотря на свое решение держаться, Вексфорд подумал, сколько же еще оскорблений он сможет вынести.
— Я загляну к вам через день-два, миссис Дейд, — сказал он.
В дом их провела жена Кена Уинтера. Ее звали Присцилла, он это знал из списка избирателей. Он никогда не встречал ее раньше и ожидал увидеть женщину, похожую на Феклу Райт, только постарше и понеряшливей. Присцилла Уинтер действительно была одета довольно небрежно, но не поношенная одежда, не стоптанные тапочки и не красные натруженные руки бросались в глаза. Вексфорд был буквально поражен, увидев ее согбенные плечи, — похоже, она постоянно сутулилась, как будто все время пыталась защитить лицо и грудь; его ошеломил ее изможденный вид и выражение глаз, пугливо всматривающихся в него.
Ее мужа еще не было дома. Она сразу об этом сообщила, прежде чем он успел открыть рот.
— Мы хотим поговорить не с ним, а с вашей дочерью, миссис Уинтер.
— С моей дочерью? — Если ее девочке пятнадцать, то ей самой, наверное, никак не больше сорока. Одного взгляда на ее жидкие седые волосы, свисавшие до плеч, было достаточно, чтобы понять, что их не стригли уже много лет. Очевидно, Истинные Евангелисты не признавали парикмахерских. — Вам нужна Серна?
Девочка была хорошенькая, хотя что-то отцовское было в ее овальном, правильном лице. Очень длинные темные волосы были стянуты на затылке коричневой лентой, но, отметил Вексфорд, на ней была не коричневая с золотым школьная форма, а обычные джинсы и свитер, какие носят все подростки. Серну, казалось, удивило, что кто-то из взрослых хочет с ней поговорить.
— Сегодня тебе не надо разносить газету? — спросил Вексфорд.
— Я поздно вернулась из школы. Папа попросит кого-нибудь из мальчиков или развезет сам.
— Это не такая уж сложная работа, — сказала Присцилла Уинтер так, будто кто-то собирался в чем-то обвинить ее мужа, и продолжила, словно ребенок, повторяющий таблицу умножения: Чешэм и эта дорога, Кавершэм и Мартиндейл, Кингстон и угол Линдхерста.
Шаркающей походкой она направилась к двери и открыла ее. Серна могла бы открыть сама, но вместо этого протиснулась мимо матери и провела Вексфорда в гостиную. Девочка, конечно, была не самым важным человеком в доме, но, во всяком случае, — близкой помощницей отца, даже несмотря на юный возраст. Это показывало, что религиозные принципы Уинтера давали трещину перед лицом отцовской любви. В комнате стоял телевизор — наверное, специально для девочки, решил Вексфорд, — но не было ни книг, ни цветов, ни домашних растений, ни диванных подушек, ни каких-либо других украшений. На окнах висели тяжелые занавески неопределенного цвета, их задергивали на ночь и во время дождя. Лишь на стене была картина — бледный пейзаж: безобидные деревья, животные, человеческие фигуры и облачное небо. Все здесь напоминало ему комнаты для отдыха в третьеразрядных отелях, которые выделяются постояльцам, когда те жалуются, что, кроме спален, им больше негде провести время.