Как только королевский законник удалился, папа мгновенно оказался рядом со мной и с такой силой сжал в объятиях, что у меня чуть ребра не затрещали. Но я не возражала, обнимая не менее крепко. И нам было абсолютно все равно, что этикет Небесного замка порицал публичное проявление эмоций.
А я и не представляла, как сильно соскучилась. Рядом с папой стало так тепло и спокойно, что забылся и чернокнижник, и встреча на Изнанке, и постоянные интриги Альдера и Вила. От папы привычно пахло сосновой смолой, дымом и какой-то резкой гадостью. Не удивлюсь, если он на ходу рылся в своих генераторах, раз рукава парадной формы испачканы.
Снова мама будет ворчать. Ругать папу за неряшливость она перестала лет пять назад, говоря: «Если я за двадцать лет брака его не исправила, то пора смириться. И радоваться, что больше не надо часами отстирывать эту гадость. Можно с чистой совестью выбросить и купить новую одежду».
Возвращаться в реальность и вспоминать, что папу я искала не просто так, жутко не хотелось. Но в памяти намертво отпечаталось письмо мамы, прочтенное вчера, когда я из последних сил доползла до кровати.
– Веста, как я рад тебя видеть, – папа отпустил меня, но на мгновение сжал плечи. Наш старый условный знак, призывающий к молчанию. – Идем, поговорим в менее шумном месте.
Я кивнула и взяла папу за руку, спиной чувствуя пристальный взгляд Альдера. Даже Тьма не знает, каких усилий мне стоило не думать о письме мамы. Точнее, об истинном значении трех сухих строк:
«Веста, мы очень сильно по тебе скучаем. Поскорее бы ты вернулась домой. Любим тебя и целуем».
Родители никогда не называли меня «Вестой». Либо Весточкой, либо дочкой, солнцем или другими ласковыми словами. Потому что мы условились: если мама с папой называют нас с Кати официальными имена, все следующие слова зашифрованы. И если я правильно поняла, что хотела сказать мама, новости были неутешительными. Счастье, что вчера я была уставшая и на яркие чувства неспособная, а у телохранителя не было причин глубже лезть в мои мысли.
Надеюсь, папа придумал, как нам поговорить без нежеланного свидетеля.
****
Далеко идти не пришлось. Миновав несколько поворотом, папа подошел к неприметной двери и, жестом сняв магическую защиту, посторонился, пропуская меня внутрь. Сделав вид, что обращается ко мне, он едва слышно произнес:
– Альдер, надеюсь, ты не возражаешь, если мы с дочерью поговорим наедине, – не спросил, а поставил моего телохранителя перед фактом папа, несмотря на вежливый тон.
Альдер ответил не сразу, и на миг мне показалось, что он что-то заподозрил. Неспешно обернувшись, чтобы не привлечь внимание резкими движениями, я нашла глазами телохранителя. Он прошел мимо нас, осторожно сделал круг по коридору, что-то невзначай высматривая. После чего невозмутимо замер у подоконника напротив комнаты.
– Не возражаю, – проворчал телохранитель на языке наисс, внимательно рассматривая толпу и раздраженно поглядывая на часы. – Только недолго.
Со стороны он казался обычным посетителем, который кого-то ждал. И этот «кто-то» на встречу явно опаздывал. Но да, долго стоять и мозолить посетителям глаза он не мог.
Папа вошел в помещение следом за мной и плотно закрыл дверь. Под потолком с тихим шипением вспыхнули магические светильники, и я смогла рассмотреть, где оказалась.
Комната с высоким потолком и без единого окна напоминала что-то среднее между просторной подсобкой и папиной лабораторией. Большую часть помещения занимали три широких стола, на которых лежали странные конструкции, скрытые от посторонних глаз плотными черными покрывалами.
За спиной послышалось тихое шипение, и я обернулась. Папа возился у необычного прибора, стоявшего у самой двери. В клетке со стальными прутьями мерно пульсировал живой камень – плоская плита овальной формы, величиной с мой кулак. По стальному каркасу клетки змеились стеклянные трубки, по которым бежала магическая энергия странного цвета – золотистая с вкраплениями алого и зеленого.
Прибор частично накрывала помятая тряпка с радужными разводами – невидимая ткань, из-за которой я не заметила странную клетку, когда вошла в комнату.
Через несколько мгновений папа удовлетворенно кивнул и выпрямился.
– Готово, можем говорить спокойно, – он снова накрыл прибор тканью невидимости и придвинул ко мне ближайший стул. – Заодно испытаем мою новую глушилку.
Звучит не слишком обнадеживающе.
– Это не слишком рискованно? – встревожено спросила я.