– Я за чужой стол не набиваюсь, – Ежов поворачивает голову к собеседнику. – говори ясней, не ходи вокруг да около.
Косиор на минуту задумывается, теребя в руках забытый носовой платок. Они спускаются на первый этаж в гардеробную, получают верхнюю одежду и через главный вход выходят на воздух.
– Хорошо, дауай у открытую, – Изо рта Косиора вырывается парок, по ночам ещё морозно. – ты не думай, речь не загоуорах, учёные знаем где эти загоуорщики сейчас. Мы лишь просим органы не умешиваться у политические уопросы и переуборы Политбюро.
– А силёнок у тебя хватит? Перевыборы-то организовать? – Беззаботно смеётся Ежов.
– Хуатит, люди поняли к чему уедут уыборы по этому избирательному закону. Тут уопрос жизни и смерти. Большинстуо на пленуме ЦК мы обеспечим.
– А ну как не захочет Хозяин собирать пленум до выборов? – Улыбка Ежова стала откровенно издевательской.
– По устау пленум ЦК должен проходить не реже раза у четыре месяца… конец июля – крайний срок.
– Должен-то он должен, но не обязан…
– Соберём чрезуычайный съезд, одну треть голосоу делегатоу прошлого съезда за его созыу легко соберём, да и полоуину их для куорума тоже.
– А если ЦК, мы же знаем что между пленумами всё решают секретари, откажется созывать съезд?
– Имеем прао по устау создать организационный комитет и созуать съезд сами…
– Понятно, – серьезнеет Ежов. – только не думаю я, что выгорит это дело у вас: радио и газеты вмиг из вас врагов народа сделают. Чтобы их подмять нужно большинство в Политбюро, сейчас как я понимаю у вас ничья – пять на пять.
– По разным уопросам по разному, но по осноуным так. Надо уыбить кого-то из сталинской пятёрки… а на суободное место пленум выберет товарища Ежоуа.
– Подумать мне надо, – засобирался нарком. – до свидания.
– До суидания, Николай Иуанович.
Москва, ул. Большая Татарская, 35.
ОКБ спецотдела ГУГБ.
14 апреля 1937 года, 02:15.
«Полежу на диванчике, отдохну, соберусь с мыслями. Нет никого вокруг».
Даже двужильные Лосев и Авдеев уже час назад отправились домой. Благо их комнаты находятся через дорогу, в двух шагах от проходной, в большой служебной коммунальной квартире. Подходя сегодня к работе со стороны водоотводного канала, заметил необычное оживление на набережной со стороны нашей запасной проходной: столпотворение полуторок и легковых машин.
Грузовички подвозят обрезные доски, краску в бочках, крепёж и строганные столбы. Навстречу этому потоку плывёт другой, скорбный, из выезжающих из окрестных домов многочисленных организаций и контор, сорванных с насиженных мест неожиданным распоряжением Мосгорисполкома. Трагические лица, антикварная мебель, поломанные судьбы, бархатные шторы: всё это на улице в ожидании транспорта… они этого не забудут, они этого не простят кровавой гэбне…
«Ну не за МКАД же вас выселяют, а за кольцевую линию московского метрополитена»…
Группы рабочих кучкуются вокруг своих бригадиров, обстоятельный пожилой мужчина, по виду прораб, ведёт серьёзный разговор с Петром Кузьмичом, бывшим директором радиозавода имени Серго Орджоникидзе. Новый сборочный радиозавод (с подачи Кирова присоседился к автозаводу имени Сталина) уже частично вступил в строй, а вот старому директору с двумя классами церковно-приходской школы пришлось этот строй покинуть: молодые грамотные специалисты сплошь и рядом заменяют старые кадры. На моё предложение стать заместителем по строительству Пётр Кузьмич ответил тогда согласием и прослезился. Пожимаю руки руководителям стройки, из вежливости минуту слушаю их разговор, прощаюсь и спешу к себе: дел невпроворот.
«Удивительно, деньги и материалы на строительство забора находятся легко и всегда. Что то будет с финансированием КБ и опытных заводов? В любом случае – не раньше 38-го».
Кстати, небольшие деньги выделены и на ремонт тех самых трёх двухэтажек, которыми приросла территория моего КБ (а всего около трёх гектаров): в них разместится Центр дешифровки. Именно это последнее решение, когда я о нём узнал, сразу погнало меня в отхожее место. Не то что бы «всё пропало, шеф», но ситуация складывается угрожающая: через месяц починят помещения и начальство начнёт требовать результаты дешифровки.
«А что, Центр дешифровки введён в строй, где результат»?
У меня же проблемы с ферритовыми кольцами, не говоря уже о германиевых (лучше бы кремниевых) диодах. ЭВМ на феррит-диодных модулях откладывается минимум на два года, а это значит на столько же дешифровки радиограмм.
«Военные могут не понять. Начальство любит поддерживать успешных исполнителей»…
Снимаю сапоги, разворачиваю озонирующие воздух портянки и с удовольствием закидываю ноги наподлокотник дивана: разгоняю венозную кровь, в голове зазвучали голоса, хорошо, что на родном языке.
– А что если задействовать РВМ?
– С её то быстродействием в пять операций в секунду? Не смешно.
– А если поступить как разработчики с процессорами последних моделей: не можешь увеличить скорость работы – увеличивай число ядер.
– Это если удастся распараллелить процесс поиска ключа…
«Стоп! Вполне такое возможно».
Для понимания того как Тьюринг создал свою криптологическую «бомбу» (дешифровальную машину, которая щёлкала своими электромеханическими внутренностями как мина с часовым механизмом) обратимся к истории вопроса. Впервые на то, что «Энигма» создаёт закольцованные цепочки, если сопоставить открытый и, соответствующий ему, шифротекст, обратил внимание польский криптолог Раевский.
Предположим например, что открытый текст содержит слово «погода». «Энигма» зашифровала это слово в такую последовательность букв: «одютпс». Казалось бы ничего примечательного, но Раевский, а за ним Тьюринг, который вывел его идею на более высокий уровень, отметили наличие цикла: буква «п» из слова «погода», превратилась в шифровке в букву «о» (первая буква в абракадабре «одютпс»). Дальше ищем «о» в открытом тексте, их две – во второй и четвёртой позиции, берём первую – получаем букву «д» в адракадабре. Теперь ищем «д» в открытом тексте, это – предпоследняя буква в слове «погода», что даёт нам «п» в шифровке.
«А вот и петля – „п“ превратилась в „п“»! (П-о-о-д-д-п… кстати, «о» в четвёртой позиции слова «погода» цикла не даёт).
– Ну и что это нам даёт?
– Даёт… – воображаемый Тьюринг принимается задумчиво обкусывать траурную кайму ногтя большого пальца («хотя нет, ему ещё до этого открытия три года»). – Если представить эти три перехода, как три «Энигмы» с одинаковыми установками (лишь вторая машинка, со сдвинутым относительно первой, на одну позицию, а третья – на пять позиций), в которых в один и тот же момент должно произойти превращение: на первой «Энигме» – «п» в «о», на второй – «о» в «д», на третьей – «д» в «п».
– Да, это уже кое-что… а какой длины может быть такая петля?
– Обычно три-четыре перехода, длиннее десяти почти не встречается.
– Это означает, что неплохо бы иметь десять ядер. Многовато, конечно, но реально. Однако это никак не решает проблемы с быстродействием: все эти ядра будут работать одинаково медленно, на сложение одна секунда, на умножения – пять.
– Никаких сложений и умножений, все ядра будут выполнять только одну команду: получают символ на входе, выдают на выход тоже символ, но зашифрованный по правилам «Энигмы». Устройство управления получает от работающих ядер результат и сравнивает с искомым. При совпадении печатающее устройство выдаёт текущее положение роторов.
– И всё-таки, что там со скоростью?
– Если принять скорость проверки как одно положение роторов за секунду, то на это уйдёт пять часов. Ещё надо учесть, что имеется шесть разных счетаний пяти типов роторов в трёх посадочных местах «Энигмы». Это даёт разброс времени дешифровки от одной секунды до тридцати часов – как повезёт…
– Тридцать часов…
– Если поставить тридцать таких кластеров, то время сократится до одного часа.