«Последняя строчка – Курский! Две недели назад».
– Василий! – Срывающимся голосом кричит архивариус, поворачиваясь ко мне и показывая жёлтые прокуренные зубы. – Звони Гендину, у нас ЧП! Пропали документы.
Тяжело опускаюсь на стул.
«Блондинка… Губы бантиком. И мужик в пиджаке. „Сладкая парочка“! Та, что следила за мной Первого Мая. Стоп! А что им делать в немецком посольстве – они же из Коминтерна». Напрягаю память, чтобы вспомнить лица своих преследователей, секунда и перед мысленным взором возникают они, на фоне Никольской башни Кремля.
«А ведь у моей блондинки-то – карие глаза! И Гвоздь сказал: „Копчёные шары“. Изучаю стоп-кадр дальше: у мужчины нет никаких залысин… а так, да – довольно похоже. И одежда соответствует. Что же это выходит? Из Германии в СССР прибывают двойники наших коминтерновцев, как раз в то время, когда в Москве их оригиналы проводят свой отпуск. По словам Кирова (ему стало известно от Пятницкого), это – первый их приезд после довольно длительного пребывания в Китае. Таких совпадений не бывает»!
В комнату влетает начальник оперативного отдела и начинает выслушивать сбивчивые объяснения архивариуса.
«Самое простое объяснение, что приходит мне на ум: Курский сливал информацию о приезде коминтерновцев в германское посольство и, после известия о своём переводе на Дальний Восток, опасаясь разоблачения, подчищал хвосты».
На скулах Гендина заиграли желваки, он переводит подозрительный взгляд на меня. Чтобы на корню пресечь любые подозрения, расстёгиваю ворот, тяну через голову гимнастёрку, снимаю сапоги, галифе и оказываюсь в одном летнем нательном белье. Для убедительности обстукиваю себя ладонями.
– Ну что вы, Алексей Сергеевич, это было лишнее… на вас никто и не думал. – Начальник ОО всё это время не отводил от меня глаз. – Спасибо. (Архивариусу). Теперь вы.
– Я бы на вашем месте, Семён Григорьевич, – сосредоточенно заматываю портянки. – поспешил с арестом Курского. Судя по тому, как он торопился заметая следы, у него в планах – побег. В отличии от архивариуса, оставшегося на своём рабочем месте.
– Товарищ Чаганов, прошу вас напишите объяснительную, да-да, у себя… (и архивариусу). А вы с делом, за мной.
Возвращаю деревянный номерок хромому бородатому деду, заведующему мужской раздевалкой, и иду за ним к своему шкафчику. Старик крутит ключом-отмычкой, сделанной из ручки вентиля водопроводного крана и медной трубки, и открывает дверцу.
– Всё на месте? – Весело подмигивает он, обдав меня пивным духом и запахом махорки.
«Прокололся Ежов по полной».
Вчера ночью, повстречав в коридоре Управления Новака, узнал, что мои слова оказались пророческими: бывший начальник Особого Отдела Курский сбежал к японцам, перейдя границу. На Ягоду списать этот косяк не удастся – Ежов сам его назначил вскоре после прихода к руководству НКВД.
«Отстанет он, быть может, от меня хоть не на долго? Не знаю, да это и не столь важно. Меня другое больше волнует: что они затевали тогда у ворот моего СКБ»? Я раньше думал, что это провокация Ежова: сымитировать покушение на себя, бросить тень на Коминтерн, на меня – плохой руководитель, не принял меры по охране (а затем добить листовкой). А тут выходит всё сложнее: покушение могло быть самым настоящим. Потенциальные заказчики – партийные оппозиционеры, Ежов, немцы. Потенциальные исполнители – коминтерновцы, они же сотрудники Разведупра, немецкие диверсанты. Потенциальные жертвы – Ежов и я. Цели? Пальцев не хватит сосчитать.
– Ну что ты всё губы сжимаешь, Лёшик? – Катя, на зависить стоящим рядом в очереди в буфет девушкам, повисла у меня на руке. – Смотри какой день прекрасный!
– Товарищ продавец, – от прилавка доносится чей-то скандальный с истерическими нотками голос. – почему у вас лимонад тёплый? Безобразие!
– Спокойно, товарищи! – Весёлый звонкий девичий голос пытается перекричать возникший людской гул. – Лёд уже в пути.
– С Северного полюса, что ли? От Папанина со льдины? Водопьянов везёт? – Началось соревнование остряков.
– С Московского молочного завода имени Горького. – Девушка не реагируют на подначки. – И ещё мороженное «Эскимо-Пай».
– Будем ждать! – Притоптывает туфельками подруга. – Хоть до вечера, смерть как люблю!
Москва, ул. Большая Татарская, 35.
ОКБ спецотдела ГУГБ.
19 июня 1937 года, 20:00
– Домой. – Костя кивает головой и принимает от меня большую коробку с патефоном. Его так и подмывает спросить что внутри, но если я сажусь на заднее сиденье, то любые разговоры в пути отменяются.
«Медленно продвигаются дела с расшифровкой… месяца три-четыре… загнул это я…Спору нет – медленно, но когда будет составлен каталог циклов, то это время сократится до пары часов: потребуется лишь найти в списке из десяти миллионов записей в каталоге ту, которая полностью соответствует искомому ключу».
Каждое взаимное расположение роторов в «Энигме» создаёт неповторимую связь, «отпечаток пальца», по которому можно найти ключ, имея под рукой лишь несколько шифрованных сообщений, посланных в один день. Эта связь возникла из-за того, что в процедуре предачи ключа существовала уязвимость: один и тот же ключ повторялся в начале сообщения дважды (немцы считали, что так будет надёжнее). Впервые «циклы», как он называл эти связи, обнаружил польский математик и криптограф Реевский из Бюро шифров польского Генерального штаба.
Каждый ключ (установка и расположение роторов «Энигмы») создавал набор циклов (цепочек, состоящая из чередующихся букв открытого и закрытого текста, где первая и последняя буква – одинаковые), а их количество и число букв в цикле – составляло уникальный «отпечаток». Таким образом, составив каталог «отпечатков», можно будет быстро найти искомый ключ.
Задачу создания каталога «Энигмы» Абвера и начали решать сейчас двадцать студентов Томского Индустриального института, которые набрали наивысшие балы по результатам теста, устроенного выездной комиссией нашего ОКБ. Работа монотонная, кропотливая, но на самом переднем краю науки и техники: с использованием Релейной Вычислительной Машины, техническое обслуживание которой тоже вошло в их служебные обязанности. РВМ очень помогает в этом деле, со вчерашнего дня по программе, написанной неформальным лидером группы Иваном Русаковым, сама ищет циклы и распечатывает «отпечаток» в «дактокарту» ключа.
«Игра определённо стоит свеч. В моей истории немцы ликвидировали уязвимость в конце 38-го, то есть впереди целый год. Да пусть хоть завтра! Архив из сотен радиограмм, уже лежащих в моей красной папке, ждёт своего исследователя».
По Садовому кольцу медленно движется военная колонна: броневики БА-5 с танковой пушкой и двумя пулемётами. По тротуару её преследуют ватаги возбуждённых мальчишек.
«Хорошее дело наглядная агитация! Интересно, Управление Связи Красной Армии ловит мышей? Надо будет узнать, посоветовать если что».
Выхожу из машины напротив подъезда, отказываюсь от помощи водителя, прощаюсь. Вижу на фонаре у входа свежую полоску от мела. У Гвоздя есть сообщение для меня. С патефоном идти к тайнику несподручно, поэтому сперва бегу наверх.
«Вот Катя обрадуется! В кои-то веки дома раньше девяти, да ещё не с пустыми руками».
Сбавляю ход, тихо подхожу к двери, ставлю коробку на пол и осторожно поворачиваю ключ в замке.
– Не ждала! – Торжествующе кричу на всю квартиру, наощупь поворачиваю выключатель и краем глаза замечаю женскую тень, промелькнувшую на кухне на фоне окна.
В тусклом свете лампочки в прихожей вижу тело Кати, лежащее на спине в луже крови на кухонном полу, а рядом – окровавленный кухонный нож… Это было последнее, что запечатлелось в памяти, прежде чем сильный удар в затылок не погасил свет.