– А что делать со Жжёновым и бандитами этими?
– Звони в Бутырку, пусть забирают их обратно к себе. Через два часа я к тебе подъеду в Мещерино. У тебя к этому времени должны быть готов черновик записки для пленума ЦК. Давай, шевелись-шевелись… каждая минута дорога.
– Эй ты, фраер, канай сюда, – позвал Жжёнова самый младший из троицы зэков, сидящей на корточках в центре двора для прогулок. – базар есть.
Бывший артист испуганно вздрогнул и послушно поплёлся к уркам, греющимся, на выглянувшем из-за высокого забора, летнем солнышке. Подошёл, так же как они сел на корточки чуть в отдалении и, помедлив, снял кепку. Три пары внимательных глаз оценивающе заскользили по его мятому костюму и ещё крепким туфлям.
– Кто такой? За чо чалишься? – Сплюнул на землю через щель выбитого переднего зуба второй урка.
Он сидел на земле, обхватив руками согнутую правую ногу, левая – негнущаяся, протянута вперёд.
– Жжёнов Георгий, статья 58-6, семь лет. – Заученно оттараторил артист, опустив голову вниз.
– Шпиён, значит… – Подал голос третий урка лет тридцати, по виду – старший. – а сам тут чего? Суд ведь уже был.
– По вновь открывшимся обстоятельствам дело возобновили. С этапа сняли и на очную ставку с Чагановым привезли.
– Чагановым? – Встрепенулся «Щербатый». – Он что здесь? (Жжёнов кивнул головой). Крест, помнишь, Манька твоя… тогда в Питере Чичу завалила и мне ногу сломала… так её Чаганов этот от легавых отмазывал.
– Может этот, а может и нет… – безразлично покусывает травинку Крест.
– У того шрам над ухом от затылка до лба… – подаётся вперёд «Щербатый», сжимая кулаки.
– Имеется в наличии такой шрам… – Подтверждает Жжёнов, не поднимая глаз.
– А Чаганова-то за что замели? – В глазах Креста зажёгся интерес. – Что тоже германцам продался?
– Прямо они не говорили, – начал мять свою кепку актёр. – но я понял из вопросов к нему, что девушку он убил… мою.
– Как звать девку? – Хором спросили урки.
– Катя. – Молодой вырывает кепку из рук Жжёнова.
– Ну а ты чего? – Разочарованно протягивает «Щербатый».
– Я в это время уже в камере сидел.
Урки быстро переглядываются.
– Теперь по «закону» ты оборотку должен Чаганову дать… – Криво ухмыляется Крест, показывая чёрные зубы.
– Обязан заиметь, – поддакивает «Щербатый». – иначе – парафин тебе, опустят на зоне.
– Как же так… – задрожали губы Жжёнова. – не виноват я ни в чём, да и как его могу голыми руками… вон он какой бугай.
– Чепу верни, – зыркнул на «Молодого» Крест и уже актёру. – не конься, фраер, шабер я тебе подгоню, должен будешь.
Москва, Кремль,
Свердловский зал.
21 июня 1937 года, то же время
– … таким образом, на данный момент, – читает Фриновский, не отрывая взгляда от текста записки. – следствие считает, что смерть товарища Ежова наступила в результате самоубийства. Причина этому – самоубийство его жены, произошедшее накануне.
Взмокший комкор тяжело переводит дух.
– Спасибо, товарищ Фриновский. – Перекрикивает возникший в зале шум председательствующий на этом заседании, Молотов. – Товарищи, тут поступило предложение для организации и проведения похорон кандидата в члены Политбюро Николая Ивановича Ежова прервать рабута пленума ЦК на три дня.
– Правильно, согласны… – Послышались выкрики из зала.
– Других мнений нет? Тогда ставлю этот вопрос на открытое голосование. Кто за?… Против?… Воздержался? Принято единогласно! – К уху Председателя наклоняется Сталин. – И последний вопрос: ввиду важности сохранения непрерывности руководства Народным Комиссариатом Внутренних Дел в этот напряжённый период, Политбюро выносит на голосование съезда следующую резолюцию… (достаёт из папки лист бумаги и читает). Рекомендовать ЦИК СССР утвердить товарища Климента Ефремовича Ворошилова Народным Комиссаром Внутренних Дел по совместительству. Зал взорвался от шума, многие делегаты вскочили на ноги, крича во весь голос.
– Тише. Тише! – Молотов склоняется на микрофоном. – Кто за это предложение?
Шум усилился.
– Требуем закрытого голосования! Остановите подсчёт голосов. – Несутся выкрики, в основном от «пиджаков».
Молотов поворачивает голосу к вождю, тот кивает головой.
– Хорошо, товарищи! Счётная комиссия подготовьте бюллетени и кабинки для голосования! Объявляется перерыв на один час.
– Пожалуйста, товарищ Затонский, огласите результаты голосования по кандидатуре на должность наркома внутренних дел.
За трибуну встаёт невысокий плотный пожилой человек в очках с круглыми стёклами.
– Перехожу сразу к делу! – Закричал он неожиданно высоким голосом. – Выдано для голосования семьдесят один бюллетень, в урнах для голосования обнаружено шестьдесят девять бюллетеней. За резолюцию проголосовало тридцать два человека, против – тридцать пять, двое – воздержались!
Затаивший дыхание зал разом выдохнул.
– Резолюция не прошла, – холодно констатировал Молотов. – исполняющим обязанности наркома будет его первый заместитель – товарищ Фриновский. Заседание окончено.
Внизу на выходе из Сенатского дворца образовался затор, более трёхсот человек, кандидатов и членов ЦК, Контрольной, Ревизионной и Счётной комиссий, пропущенные сквозь Шохинскую лестницу, растеклись по фойе и столпились у открытых дверей, обсуждая последние события.
– Товарищи! Просьба не останавливаться в дверях! – Пытается навести порядок местный персонал.
– Поздравляю с назначением, Михаил Петрович! – К оттеснённому к стене Фриновскому пробился Рудзутак.
– Спасибо, Ян Эрнестевич. – Растягивает губы в улыбке комкор.
– Приходите сегодня в восемь вечера к Розенгольцу (нарком внешней и внутренней торговли СССР), – Рудзутак наклоняется к уху Фриновского и переходит на шёпот.
– В восемь не обещаю у меня заседание в шесть, – так же тихо отвечает он. – ближе к девяти освобожусь…
– Михаил Петрович, дорогой, – к ним пробивается Хрущёв и сразу лезет целоваться, Рудзутак незаметно отходит. – как я рад за тебя! Знакомься, это – товарищ Икрамов, первый секретарь Узбекистана.
К ним потянулись другие, желающие лично поздравить. Фриновский завертел головой по сторонам в поисках своего порученца, но того толпа уже вынесла на улицу.
– Петя, ты женат? – Обращается комкор к нему, когда через двадцать минут они зашагали в сторону Троицкой башни.
– Разошёлся, Михаил Петрович.
– Тебе легче… Ты же из Ленинграда родом?
– Из Выборга… Что всё так плохо?
– Плохо, Петя, плохо, – показывают пропуска и спускаются к Кутафьей башне. – не сносить нам головы в любом случае, кто бы не победил. Приготовь нам надёжные паспорта на всякий случай… В общем, будь готов в любой момент…
– Вы со мной? В Финляндию?
– Нет, Петя, нет. Не дадут мне спокойно умереть за границей ни те, ни наши… А страна у нас большая глухих мест хватит. Ты вот ещё, продумай как уходить будем… я думал может на охоту или рыбалку там мотнуться… Обмозгуй, короче, как и что… чтобы не сразу хватились.
Московская область, Видное.
Сухановская тюрьма НКВД.
21 июня 1937 года, то же время
– Товарищ сержант госбезопасности, надолго нас сюда? – Вохровец обращается к начальнику. – А то ни пожрать – столовой нет, ни отлучиться – трое нас всего.
– Не гунди, Макар, без тебя тошно… – начальник отлипает от толстой кирпичной стены тамбура, ведущего с одной стороны к площадке для прогулок заключённых, а с другой в тюремный коридор. – хорошо, что напомнил, надо послать Сидорова в комендатуру… скоро обед привезут.
– Обед – эт правильно, обед – эт хорошо! – Веселеет он. – А сказывала ли Прасковья-то твоя что сегодня на обед?