– Макароны по флотски. – При упоминании знакомой буфетчицы веселеет и сержант.
– Люблю я макароны, – Макар отбивает чечётку, в такт прихлопывая себя по груди. – хоть говорят: они меня погубят…
– В артисты тебе, Макар, надо как Жжёнову… – Не-е… спасибочки. Как он я не хочу. – Оба смеются, Макар показывая два широких заячьих зуба. – Я хочу поближе к кухне…например, в буфете театра оперетты.
– А ну не сидеть! – В момент свирепеет вохровец, оставшись один. – Прогулка, значит – ходить…
Зэки неспеша поднимаются и выстроившись в цепочку начинают ходить по кругу.
– Веселей, доходяги! Раз-два! Раз-два!
– Всё шабаш! – В тамбур возвращается сержант. – Закончилась прогулка. По одному! Подходим.
Первым к решётчатой сварной двери подходит Жжёнов, начинается рутинная сверка имени, статьи и срока. Дверь открывается, в тамбур заходит зэк, дверь закрывается. Затем беглый обыск и сержант открывает вторую дверь, ведущую в полуподвал, где находятся камеры. Здесь заключённого должен принять ещё один охранник, но сейчас приходится его обязанности исполнять сержанту: за Жжёновым закрывается дверь камеры и слышится оборот ключа.
– Второй подходи! – Кричит Макар.
– Иванов Иван Терентьевич, сто пятая часть первая, десять лет. – Бойко рапортует «Молодой».
Потянулась тюремная рутина, привычная и зэкам и охранникам, кому-то тягучая, а для кого-то пролетающая в мгновение ока.
– Гринько Семён Егорович, сто пятая чась первая, десять лет. – В тамбур вступил последний арестант, Крест.
В этот момент с дальнего конца длинного коридора раздался телефонный звонок, сержант оставил свою дверь закрытой и поспешил к аппарату.
– Сесть. – Скомандовал Макар Кресту, тот попривычно опустился на корточки, в привычную позу для лагерных зэков, так конвою их легче пересчитывать.
– Давай веди его сам, я – встречать прокуророских. – Громко кричит издалека сержант. – Услышал бог наши молитвы… забирают Чаганова от нас.
Макар, чертыхнувшись, начинает копаться в висящей на ремне связке ключей в поиске нужного.
– Нишкни, мусор, – сзади послышался хриплый шёпот и что-то холодное упёрлость ему в спину. – завалю в момент если рыпнешься.
– Не убивай, не убивай… всё сделаю. – Залепетал охранник, дрожащей рукой пытающийся попасть в замочную скважину.
– Веселей, доходяга, раз-два, раз-два… – осклабил чёрные зубы Крест, больно тыча дулом нагана в спину вохровца, а однажды со всей сиды пнул его под зад, когда он замешкался на каменной лестнице вниз.
– Отворяй калитку! – Макар на ходу подготовил нужный ключ чтобы не злить Креста. Первым выскочивший из камеры, «Молодой» сходу пробил охраннику в грудь и сорвал с него фуражку, за ним приковылял «Щербатый».
– Жжёный где? – Намахнулся Крест на Макара, тот сразу забыв про боль в груди, показал на одну из дверей. – Открывай!
Молодой отталкивает охранника в сторону и через секунду оттуда появляется испуганный актёр, поощряемый к этому пинками под зад.
– Ну, теперь ты в век с Крестом не расплатишься… – хватает его за шкирку «Щербатый». – с кичи тебя вынул. До конца жизни водкой поить должен.
Вдруг сверху раздался металлический звук, (Крест взводит курок нагана и даёт всем знак спрятаться в камерах) и слышится скрип дверных петель.
– Так и есть! Дверь не закрыл! Мать твою так, Макар. – Кричит сержант скрытый поворотом лестницы.
Главарь неслышно тенью метнулся навстречу голосам.
– Вот, товарищ Трусов, смотрите сами, привыкли мои работать с политическими во внутренней тюрьме, – под округлыми сводами подвала послышался голос сержанта. – совсем страх потеряли…
Крест выскакивает из-за поворота и в упор стреляет в грудь сержанта самии сразу направляет ствол на толстенького лысого гражданского, попятившегося от неожиданности назад и севшего на ступеньки.
– Сколько вас приехало? – Прохрипел главарь, его обступают сзади зэки.
– Двое… я и водитель. Он остался в машине. – Весь сжимается под взглядами уголовников.
Крест, достаёт из кобуры наган, снимает связку ключей с ремня убитого, протягивает всё «Молодому» и показывает рукой наверх, мол, проверь что там наверху. Тот летит наверх, прыгая через две ступеньки. «Щербатый» поднимает следователя, стучит по бокам, деловито выворачивает его карманы.
– Крест, позырь какая волына у барбоса… дамская. – Он вынимает и картинно демонстрирует «вальтер» из-под мокрой подмышки Трусова.
– Гони сюда и кобуру! – Главарь вырывает оружие из рук «Щербатого», его сумасшедший счастливый взгляд мечется по сторонам и останавливается на вохровце, на него же смотрит дуло миниатюрного пистолета. – Чаганов где?
Макар тянет дрожащий указательный палец в направлении одной из камер.
– Ты, Жжёный, – Крест подходит к жмущемуся в стороне артисту и протягивает ему наган сержанта. – давай, оторвись за всю мазуту…
Жжёнов обречённо берёт в руки наган и на негнущихся ногах бредёт к двери, на которую указал Макар.
«Полдня уже прошло, а вокруг тишина. Смирились с тем, что ничего им от меня не добиться? Это вряд ли, не все ещё средства принуждения испробованы. Один апперкот в солнечное сплетение и пару хуков в печень далеко не исчерпывают их перечень. Тогда выходит случилось у них такое, что заставило изменить первоначальные планы. Ну мне только лучше»…
Опускаю ноги на цементный пол камеры из стойки на голове: незаменимая вещь для снятия головной боли, когда сосуды мозга расширяются от возникающего избыточного давления и кислород лучше проникает к клеткам.
«Есть время подумать, без постоянного отвлечения на какие-то казалось бы малозначительные вопросы, типа: когда вы в последний раз точили ножи дома или ссорились ли вы с Катей тем утром? Не подумаешь, ляпнешь что недавно точил, сразу следует вдогонку: недавно – это накануне или утром в день убийства»?
Снаружи послышася звон ключей и чьи-то глухие голоса. Прилипаю ухом к железной двери.
«Понятно, появившихся вчера соседей по подвалу начали выводить на прогулку».
В подвале нашего старинного одноэтажного каменного особняка с десяток вновь оборудованных камер для заключённых, пустовавших когда меня сюда привезли: сейчас в одной из них Жжёнов, в другой – двое или трое неизвестных. Рядом с этим особняком, метрах в пятидесяти, врос в землю его брат-двойник: в нём медпункт, кабинеты начальства и допросные.
«Так, хватить мусолить в памяти кадры из памяти, связанные с убийством Кати. Ничего нового в них не найти. Надо попробовать зайти с другого конца. Если в самом деле к убийству причастна та самая „немецкая пара“ из докладных Курскому, то, наверняка, в перехваченных абверовских шифровках можно найти какие-то следы: сообщения о прибытии агентов, их доклады, назначение даты операции, приказы. Пусть и без указания настоящих фамилий, но с реальными датами и, что маловероятно, адресами».
Начинаю делать асаны на растяжку.
«Ключ сообщения – начальное положение роторов, которое выбирает оператор „Энигмы“ – инициатор связи. Это – основная уязвимость немецкой шифровальной машины на текущий момент. В эту точку и надо бить»!
Стою, задержав дыхание и прижав голову к коленям, и представляю себя немецким оператором «Энигмы»: скукота, духота и отсутствие окон. Маленькое тесное помещение. Время тянется медленно. Вот в комнату связи зашёл господин Вальтер или скорее его помощник господин Грёппер, передал сообщение в Берлин. Снаружи, через на секунду приоткрывшуюся дверь, проникает аромат французских духов и быть может даже мелькает женская ножка Пуси (только она имеет доступ в бункер). А тут мне надо придумать ключ из четырёх букв… Pusa или может быть Huhn (курица)… это зависит от моего отношения к ней.
«А что, годная идея! Вот только проверить её здесь и сейчас не удастся – нет под рукой радиоперехватов, да и с немецким у меня не ахти. В голове ничего кроме: „Айн, цвай, драй, фир – ин дэ классе коммен вир“ не обнаружилось. Надо срочно выбираться отсюда… Но как»?