Москва, Октябрьский вокзал.
22 июня 1937 года, 19:55
Спешу, опаздывая, через заполненный пассажирами зал Ленинградского вокзала к железнодорожным путям. На автомате обхожу носильщиков, согнувшихся под тяжестью ноши, лежащие на гранитном полу узлы, в руке сжимаю свой походный чемоданчик, а из головы не выходит программная речь Сталина и последовавшее за ним голосование по постановлению ЦК, которое, кстати, было поддержано пленумом единогласно.
«Вот не поверю, что запугал их вождь. Хотя самые яростные его противники и были устранены, всё равно стопроцентный результат этим не объяснить: всегда найдутся сомневающиеся… Скорее распропагандировал он их, увлёк, зажёг своей речью».
– Здравствуйте, Алексей Сергеевич! – Знакомый проводник в железнодорожной форме приветствует меня.
– Здравствуй, Петрович! – Поднимаю голову, замечаю, что чуть не проскочил свой спальный вагон и подаю ему свой билет, кусочек толстого жёсткого картона с пробитыми дырками.
– Прошу, – радушно приглашает он внутрь вагона, на секунду близко поднеся билет к близоруким глазам и его в карман. – ваша спутница уже там. Купе номер три.
«Какая спутница? Сослепу Лосева перепутал с женщиной»?
Узнав что я еду в Ленинград, напросился в попутчики: что-то ему нужно там в физтехе из оборудования. А мне ещё лучше: можно провести воспитательную беседу о дисциплине в его лаборатории в неофициальной обстановке. Отодвигаю дверь в сторону, свет в купе не включен, но на фоне сереющего вагонного окна замечаю знакомый Олин силуэт.
– Ты как здесь? – Почему-то шепчу я. – Где Лосев? Что случилось?
– Случилось… – С перрона в купе проникают привычные звуки вокзальной суеты перед отправлением поезда.
– Граждане провожающие! Просьба покинуть вагон! – Шепелявит проводник в коридоре.
– … прокололись мы с немецкими диверсантами. – Оля порывисто встаёт в широком проходе между обитым чёрным плюшем диваном (другой диван на той же стене вторым этажом) и столиком с двумя стульями, и снимает короткую кожаную курточку, оставшись в белой тонкой батистовой блузке, которая вдруг становится прозрачной на фоне окна.
Плюхаюсь на диван и не могу отвести взгляд от этой красоты. Поймав мой взгляд, девушка быстро садится рядом.
– Ты слышишь? Про-ко-ло-лись! – В её голосе послышалось раздражение. – Не тех взяли!
– Как не тех? – Прихожу в себя. – Берзин же Сталину уже доложил…
– А вот так, не тех. – Оля откидывается на спинку, закидывая ногу за ногу в твидовых брючках и поводя кованным носком сапога из строны в сторону.
«Это этим носком она Креста»? – Поёжился я.
– … после стычки, кхм, я метнулась из Сокольников на улицу Станиславского. Там Гвоздь второй день нашу парочку пасёт. Он божится, что они на тот момент территорию посольства не покидали и что буквально пять минут назад видел женщину в окне. Я звонить тебе, Берзину, полковнику – никого нет на месте. Дальше его пытать, выясняется: похожую пару пару часов назад посадили в автомобиль и куда-то увезли. Только пара эта – не наша, зуб даёт, говорит, по росту немного отличаются, по походке и, мол, он тех, что на Татарской возле твоего КБ отирались, ни с кем не спутает. Постояли ещё, думаю, а что если Гвоздь прав, тогда диверсы поедут на «Красной стреле». Снова звоню вам, дозвонилась до Берзина, выпросила у него машину, ничего не объясняя, а то бы не дал, сказала, мол, аппаратуру надо перевезти. Только разведупровская машина пришла, «сладкая парочка» нарисовалась с чемоданом: они – в машину, мы – в машину, они – на вокзал, мы – на вокзал. Смотрю, Лосев, объясняет зачем он здесь, ну я у него билет и конфисковала, сказала, что его печка подождёт, в крайнем случае Чаганов сам с ней разберётся, а мне надо строить личную жизнь. Посопел, попыхтел твой друг и отчалил. Всё! Нет, вот список дел, что ты в Ленинграде должен сделать вместо Лосева.
Хотелось закричать: «Давай, начинай, строй»! Но сдержался. Некрасиво как-то, ведь мою подругу только вчера похоронили. Хотя легко сказать…
– Ну и что делать будем? – Отвожу глаза в сторону от девичьей фигурки и внимательно рассматриваю потускневшую медную табличку, прикрепленную к стене над столом: «II классъ. Камердинеръ ЕЯ ВЕЛИЧЕСТВА».
– Что-что… Приказ выполнять. – Равнодушно заметила девушка.
– Какой приказ? – Внутри у меня похолодело.
– «Око за око»… припоминаешь? – Снова в голосе Оли почувствовалось раздражение. – Только дождаться подтверждения надо. Я Гвоздя к Новаку отправила с билетами этой «парочки»…
«Ничего себе, Новак уже на своём рабочем месте. Не знал».
– … представилась и попросила от твоего имени срочно провести дактилоскопическую экспертизу: сравнить с найденными на месте убийства в твоей квартире, а результат телеграфировать сюда через начальника поезда.
– Постой-постой, – пытаюсь осмыслить кучу новой информации. – а ты кто такая, что задания всем раздаёшь?
– Я – со вчерашнего дня помощница начальника особого отдела твоего СКБ. – Удивлённо поднимает на меня глаза Оля. – Ты что не знал? Разве твой секретарь тебе не передовал телефонограмму с Лубянки?
– А начальник кто? – Расстёгиваю верхнюю пуговицу гимнастёрки.
– Не успел товарищ Гендин никого назначить, да и уже не успеет. Его самого отстранили от должности сегодня.
– Оля, а как же тубазид, антибиотики? – Поворачиваюсь к подруге всем корпусом. – Это же несоизмеримые вещи: лекарства – это миллионы спасённых жизней, а ты всё бросаешь и идёшь мочить каких-то драных, никому не нужных диверсантов…
Оля закусывает губу и молча смотрит на меня холодным взглядом.
– Во-первых, не бросаю, а передаю, в Центральный научно-исследовательский институт туберкулёза. – Её лицо с каждым произнесённым словом теряет свою суровость и, наконец, оживает. – Давай, поедем вместе директора охмурять?…
«Нормально так… решение уже принято, план составлен… просто просит помочь в его реализации».
– … Ты пойми, Сержик, нельзя за всё хвататься самой. Вот сам то ты, сколько инфы передал другим?
– Я не останавливался на полпути! – Мысленно восклицаю я.
– Вот, молчишь. А Ермольева уже год самостоятельно работает над пенициллином: уже найдена парочка перспективных штаммов.
– С тобой дело пошло бы быстрее… – То ли подумал, то ли сказал я.
– Не факт, – отвечает она. – а на очереди стрептомицин, эритромицин, олеандомицин… Работа на годы для больших научных коллективов. Ну а я займусь тем, что у меня получается лучше всего – разведкой и контрразведкой. От них иногда пользы не меньше, чем от иных научных институтов. Тебе уран нужен? (Пытаюсь вставить слово, но она не даёт). Пора создавать подставную фирму и выходить на бельгийцев для закупок руды. Нужен пенициллин? (Просто киваю). Пора запускать глаза и уши в лабораторию Флемминга, вдруг его штамм лучше? Нужен турбонаддув для двигателя? (Пожимаю плечами). Ищи подходящих людей и давай взятки. Я вот ещё о чём подумала, тубазид – хоть и хорошее лекарство против туберкулёза, но очень простое. Синтезировать его легко, в тайне сохранить – невозможно. Так не лучше ли, после быстрого испытания, устроить торжественную раздачу лекарства за границей, начиная с САСШ. Привлечь прессу, обеспечить рекламу: девушки в коротких юбках, седовласые профессора в чёрных мантиях, политики с бизнесменами в смокингах… в общем, прелесть что такое.
– Вот это дело! – Подскакиваю на ноги. – Это не диверсантов по углам мочить!
– Ты так и не понял. – Девушка дёргает меня за полу гимнастёрки. – Для того чтобы кому-то доверили большое дело, он должен доказать начальству что это дело ему по силам. Есть два пути: первый, длинный – много лет успешно справляться с мелкими делами в надежде, что тебя заметят и второй, короткий – отличиться на деле крупном, резонансном.
«Или лапу волосатую иметь наверху… Хотя нет, тут этот номер не пройдёт. Так значит, Оля решила пойти по короткому пути? Оля… вот эта хрупкая девушка готова выполнить приказ правительства: уничтожить поставленных вне закона фашистских убийц, а я рассуждаю, внутри у меня чего-то холодеет… Покарать преступников – это право и обязанность каждого советского человека»!