«Интересно, не знал. Но уверен, что у бывшего директора завода, которого я посадил в тюрьму были более прагматичные интересы в работе с американцами».
– Почему? – Не утерпел я.
– Видите ли, товарищ Чаганов, – продолжил он. – у нас в строне расплодилось слишком много КБ, которые принялись разрабатывать радиотехнику для армии, флота и гражданских нужд…
«Уж ни в мой ли огород камень»?
– … причём стараются всё делать у себя: радиостанции, электронные лампы, конденсаторы и другие радиокомпоненты: посмотрите на то то же «Остехбюро», оно было крупнее нашего главка раза в три. Поэтому любую попытку навести порядок встречают в штыки: «Остехбюро» и НИИС РККА сделали рации для танков и пехоты, НИМИСТ Берга в Ленинграде – для кораблей и морской авиации, причём в авиации сложилась вопиющая ситуация: выпускаются совершенно разные радиостанции для истребителей, бомбовозов и разведчиков. Все на своих лампах, изготовленных по большей части кустарно. Освоить в производстве такое количество разных типов ламп наш завод не мог, перестал справляться с планом. В общем сняли меня с должности технического директора «Светланы» и отправили во Фрязино, стали доносы писать, что, мол, зажимаю отечественную технику, заключил вредительский договор с американцами. Стали тормозить запуск новых линий: здание для них так и не построено, склады забиты пришедшим оборудованием.
– К вам приходили из НКВД?
– Приходил один весной, – машет рукой Векшинский. – но пропал после арестов в «Остехбюро». Не об этом я. Слышал от Валентина, что вы включили в план третьей пятилетки строительство новых радиозаводов, так вот что сказать хочу… или, вернее, посоветовать. Хотите быстро наладить выпуск современных средств связи, берите лицензии у «Радиокорпорэйшн» на радиостанции, покупайте сразу со сборочными заводами, не мелочитесь: выйдет дешевле и быстрее… это только за счёт сокращения номенкулатуры комплектуюших и автоматизации производства. «Легко сказать… тут валюта нужна. За кого он меня принимает, за Председателя Совнаркома»?
– Скажите, Сергей Аркадьевич, – не выказываю пока своих сомнений. – вы это просто так сказали что дешевле или расчётами занимались?
– Я, молодой человек, привык отвечать за свои слова. – Векшинский лезет во внутренний карман пиджака и достаёт несколько сложенных попалам листков бумаги. – Тут когда меня недавно начальство из главка и ваши люди из экономического управления пощипывать стали, я им калькуляцию предоставил: какова будет себестоимость радиостанций представленных к валовому производству. В этом мне, конечно, друзья помогли с завода Козицкого и других, где радиокомпоненты выпускают. Тут много цифр, посмотрите если интересно будет, а вывод такой: одного класса радиостанция на лиценционных комплектующих будет в два три-раза дешевле в производстве.
– И что же товарищи из главка ответили вам? – Разворачиваю листки, сплошь заполненные таблицами.
– Ничего не ответили, сгинула моя записка втуне… думаю, что не читал никто.
«Считает, что меня больше послушают? Ой, не уверен»…
Авдеев смотрит на меня с надеждой, Векшинский, как ни странно, тоже.
«Речь идёт о миллионах долларов, которых могут лишиться авиаторы, танкисты и моряки: у них тоже есть планы по закупке иностранной техники. Выходить с таким предложением сейчас – это, наверняка, настроить против себя всё руководство наркомата оборонной промышленности, военных, не говоря уже о руководстве многочисленных НИИ и КБ, занимающихся связью, чей многолетний труд пойдёт прахом. Отложить до лучших времён? Это – опоздать: лишить армию и флот надёжной связи в начале войны со всеми вытекающими отсюда последствиями».
– Ну хорошо, – улыбаюсь я и поднимаюсь со стула. – займусь этим. Дайте только мне пару дней разобраться с вашими бумагами.
– Алексей, а зачем я тебе нужен был? – Авдеев обернулся у двери.
– Успеется, – пожимаю на прощание руки гостям. – иди лучше покажи Сергею Аркадьевичу наш «Северок» – кустарную радиостанцию из ламп, собранных в кустарных условиях…
Сзади раздался звонок «вертушки».
– Алексей Сергеевич? – В трубке раздался легко узнаваемый по тягучим интонациям голос Рухимовича. – Как хорошо, что застал вас. Вы не подъедите ко мне ненадолго? Есть разговор.
«Хм, у меня тоже».
– Да, конечно, Моисей Львович, я готов.
«Надо Олю предупредить, чтобы не ждала».
– Отлично, высылаю за вами машину. – В трубке раздались короткие гудки.
«Сталинский стиль, ни одного лишнего слова».
Москва, Уланский переулок, дом 26.
Наркомат Оборонной Промышленности.
27 июня 1937 года 20:00
«Странное архитектурное решение, фасад здания выходит по сути во двор».
«ЗИС» наркома тормозит высокого семиэтажного здания в стиле позднего конструктивизма, когда аскетизм ортодоксального авнгардного стиля с его прямыми углами и отсутствием какого – либо декора стал потихоньку уступать «сталинскому монументальному классицизму».
«А-а, понятно, здесь будет новая улица, план реконструкции Москвы – в действии! Проспект Сахарова… Посмотрим ещё, ничего не предопределено, может и не услышит о таком никто».
Референт Рухимовича, подскочивший к машине, ведёт к скоростному американскому лифту «Отис», с эмблемой Московского метрополитена, несколько секунд и мы не останавливаясь пересекаем пустую приёмную и заходим в открытую дверь кабинета.
– Знакомьтесь, – нарком оборонной промышленности гостеприимно встречает меня в центре комнаты и подводит к столу для заседаний, за которым расположились двое мужчин. – мой заместитель товарищ Каганович, Михаил Моисеевич руководит также авиационным главком… Брат члена Политбюро, как две капли воды похожий на него, только постарше, не вставая, протягивает свою большую широкую ладонь и неожиданно крепко сжимает мою, сдирая большим пальцем чуть подсохшую ранку от ожога. Ухмыляется, видя что я поморщился, и с довольным видом отворачивается в сторону.
– … и товарищ Тевосян, Иван Фёдорович начальник судостроительного главка…
– Очень приятно. – Тевосян стоя приветствет меня.
– Прошу садиться, товарищи. – Продолжает Рухимович, занимая своё место. – Спасибо, Алексей Сергеевич, что вы нашли время приехать. Я вот что подумал, неплохо будет предварительно обсудить ряд вопросов перед совещанием в НКО по поводу «Остехбюро», ну чтобы не бодаться как неразумным телятам перед руководством.
«Разумно».
– Скажите, товарищ Чаганов, – хозяин кабинета отмечает мой согласный кивок. – я вас правильно понял, нахождении НИИ-20 с сухопутной тематикой «Остехбюро» в НКВД – явление временное?
– Именно так, это связано с тем, что значительное количество сотрудников «Остехбюро» осуждены Особым совещанием и нам бы не хотелось раскалывать коллектив, что стало бы неизбежным при передаче НИИ-20 в ваш наркомат.
– Но если это так, то почему вы не ставите так же вопрос в отношении НИИ-22 и НИИ-36?
– Потому, Моисей Львович, что НКВД не имеет авиационных и судостроительных СКБ, в которые мы могли бы временно влить НИИ-22 и НИИ-36. Кроме того…
– Как же, слушай его, – скандальным голосом вступает в разговор Каганович. – здание на Садово-Черногрязской они у нас оттяпать хотят!
– Михаил Моисеевич! – С досады Рухимович закатывает глаза и стучит ладонью по столу.
«… то у глупого на языке. Дворец им нужен! Я его теперь за просто так им не отдам».
– Ваша позиция, Алексей Сергеевич, понятна, – справляется с собой нарком. – если предположить, что на время НИИ-20 уйдёт от нас, то у нас в наркомате возникнет большой недостаток в грамотных радиоинженерах. Тут появилось одно предложение… перепрофилировать два НИИ в Ленинграде: восьмое и девятое, хотим из них сделать авиационные…
«НИИ-9, это же – „Подсолнух“, а НИИ-8 – телевидение и телемеханика. Причём тут авиация»?