– Я не мог раскрывать свой источник, чтобы не поставить его под удар. – Даже не думаю оправдываться. – Вам же понятно, что чисто теоретически после этого эксперимента открывается путь к созданию ядерной бомбы. По крайней мере, одна из групп в одной из стран уже поставила такой вопрос перед своим правительством, которое, впрочем, не спешит с выделением средств, но все важные результаты по урану на всякий случай засекретило.
Курчатов понимающе кивает головой и мы некоторое время идём по дорожке молча.
– Я обсуждал с некоторыми своими коллегами из Ленинграда возможность создания бомбы…
– С кем? – Перебиваю я его.
– С доктором физ-мат наук Харитоном и его сотрудником Зельдовичем, но я взял с них честное слово молчать о результатах моего эксперимента и нашем разговоре. – Поспешно добавляет он.
– И…
– … и они согласились со мной, что «бомба» вполне реальна. Даже взялись произвести кое-какие расчёты.
– Вам, Игорь Васильевич, следует написать письма в правительство и Академию Наук.
– Думаете настало время? – Останавливаемся, Курчатов берётся рукой за завиток ажурной железной ограды института. – Нет у меня самого ещё большой уверенности в правильности пути, так как я смогу убедить в этом наших академиков.
– Для того, чтобы получить стопроцентную гарантию, – поднимаю глаза к небу. – надо провести ещё сотни экспериментов, для которых нужны тонны урана. Для нескольких бомб – тысячи тонн. Сколько его сейчас у вас?
– Десять килограмм. – Мой собеседник лезет в карман за папиросами.
– Десять килограмм…, Игорь Васильевич, это – замкнутый круг. Без письма – вы не получите уран, без урана – нет уверенности, что это содержание письма – не ошибка.
– Может быть вам, Алексей Сергеевич, обратиться к товарищу Сталину?
– Бесполезно. Письмо будет направлено вашим академикам, а для них моё мнение ничего не значит.
– Ещё один замкнутый круг. – Чиркает спичкой Курчатов.
«Вряд ли удасться убедить наших академиков поддержать нашу инициативу с реализацией уранового проекта».
В моей истории дело сдвинулось только после получения надёжных разведданных о «Манхэттэне», а завертелось – лишь после испытания бомбы американцами.
«Стоп, а что если купить пару тонн руды для СКБ за границей? Никаким академикам ничего не объясняя, не убеждая Сталина и Кирова. Просто напишу Ежову бумагу, что нужен расходный материал для изготовления ключей засекречивания разговоров. Две тонны для начала. Стоит недорого, хотя поинтересоваться в ИНО насчёт объёмов добычи урана в Бельгийском Конго будет нелишним. Уверен, что никому он и задаром не нужен пока. Плёвая задача для Амторга».
– Ладно, Игорь Васильевич, беру уран на себя. – Замечаю облегчение на лице член-корра. – Занимайтесь наукой. Как, кстати, дела с пуском циклотрона?
Курчатов оседлал любимого конька, заулыбался, заговорил жестикулируя потухшей папиросой. На этой неделе намечен пуск, на который он собрался в Ленинград в Радиевый институт.
– А почему вы спрашиваете? – Неожиданно останавливается он и подозрительно смотрит на меня.
– Есть информация, – не собираюсь долго мучить собеседника. – что та же группа ведёт эксперимент с ураном на циклотроне. Разгоняют дейтроны, ударяют ими по бериллиевой мишени, выбивают нейтроны, которые в свою очередь стучат по урану.
– Слышал о таких экспериментах, – подтверждает Курчатов. – Ферми утверждал, что так в 1933 году получил элемент с атомным числом 93. Но что-то там затихло потом.
– Сами видите как работает режим секретности… – делаю многозначительное лицо. – к тому же теперь появились данные, что обнаружен элемент 94, с фантастическими свойствами, похожими на уран 235.
Игорь Васильевич замолкает, обдумывая сказанное мной. Из-за поворота появляется невысокий, спортивного вида человек в сером костюме без верхней одежды, несмотря на прохладную погоду: густые соломенные волосы, синие глаза, крупный нос, массивный подбородок, во рту папироса. Подходит к нам и вопросительно смотрит на моего, ничего не замечающего вокруг, собеседника.
– Алексей Чаганов. – Первым с улыбкой протягиваю руку незнакомцу, показавшемуся мне на кого-то похожим.
– Игорь Тамм. – В тон мне отвечает он.
– … начальник теоретического отдела ФИАНа, член-корр… – Спохватывается Курчатов.
– Товарищ Чаганов, – перехватывает инициативу Тамм. – я к вам по личному вопросу: полгода назад арестован мой брат Леонид, хочу узнать…
«Точно! Они очень похожи, только Игорь постарше».
– Чувствует себя хорошо, – в свою очередь перебиваю собеседника. – встречался с ним вчера. Осуждён на пять лет, дал согласие на участие в экспедиции профессора Зильберминца на Урал. Он ведь у вас горный инженер? (Тамм кивает головой). Если хорошо проявит себя, то сможет освободиться раньше срока. Что ещё? Ах да, выезд экспедиции назначен на середину мая, когда Леонид будет на новом месте я сообщу вам его адрес.
«Профессионально решаю вопросы жизни и смерти. Ни дать – ни взять, Пилат Понтийский Всадник Золотое Копьё».
Москва, ул. Большая Татарская, 35.
ОКБ спецотдела ГУГБ.
19 апреля 1937 года, 18:05
– Товарищ, капитан госбезопасности, – высокая молодая вохровка решается снова напомнить о себе. – разрешите проводить заключённую Щербакову в казарму? Люба с Авдеевым и, примкнувший к ним, Ощепков увлечённо за длинным лабораторным столом отлаживают миниатюрную радиостанцию на трёх стержневых пентодах.
– Да-да, конечно.
«Казарма? Отдельная комната (Люба пока единственная зэчка в моей шарашке) в бывшем кабинете главного редактора газеты „Станок“. Это для мужской части зк (заключённый-конструктор) ОКБ – настоящая казарма с кроватями в ряд в бывшем актовом зале одноимённой газеты. Впрочем и у них условия щадящие – никаких решёток (вокруг всё равно трёхметровый забор и проходные), свободное перемещение по территории с шести утра и до шести вечера».
Мы с Лосевым возимся возле установки для вытягивания из расплава монокристаллических стержней кремния (по методу Чохральского), пытаясь приспособить её для получения ферритовых колец: есть идея, что удастся добиться лучшей повторяемости их магнитных свойств.
– Лёш, – сзади подходит Ощепков. – просьба есть. Нельзя ли мне получить комнату, в которой Олег жил?
Лосев, как кандидат наук, получил право на добавочную жилплощадь (15 квадратных метров), уже завтра переезжает в новую двухкомнатную квартиру возле Измайловского парка и перевозит из Ленинграда Екатерину Арнольдовну. Соответственно освобождает служебную комнату, что находится напротив нашей проходной.
– Что так? Чем у меня плохо? – Подозрительно гляжу на друга.
– Ну, чтоб не мешать, – мнётся Паша. – да и добираться от тебя далеко…
– Да не вопрос, – легко соглашаюсь я. – дам распоряжение.
«Что-то хитрит мой друг, раньше за ним такой деликатности не наблюдалось».
– Спасибо! – Ощепков с энтузиазмом жмёт мне руку. – Тогда я побежал за вещами, переночую у Олега, а завтра помогу ему с переездом.
«ЧуднО… весел и непоседлив, весточку от Оли что ли получил? Кстати, и мне надо подумать о своей личной жизни».
– Чаганов… соедините с приёмной спецотдела… Катя? Чаганов… Кто сегодня дежурный по отделу?… Скажи ему чтобы заступал с семи… Тебя жду с Костей в семь пятнадцать у проходной КБ, поедем по делам. Всё, до встречи.
«Буду делать железное алиби на время своих ночных отлучек».
Катя, после того как я помог устроить её «резидента» (Георгия Жжёнова) в театр Красной Армии (всё просто, позвонил Эйзенштейну: Алексей Попов, главный режиссёр театра, оказался его учеником), пытается предупредить любое моё желание. Новое здание, в виде звезды ещё не построено, театр ютится пока в ЦДКА, бывшем Екатерининском институте благородных девиц.
Лосев, прошедший всего лишь через два развода, бросает на меня насмешливый взгляд, типа: «эх, молодёжь-молодёжь».