Вообще, Исидор довольно многословен. Словно камера видеонаблюдения, он фиксирует всё, что происходит на его глазах. Так, он описывает очередную просьбу ректора пересказать его, ректора, доклад, восхищение слушателей, затем их попытку остановить пересказ и многократные заверения в том, что сверхъестественные способности студента очевидны. По настоянию ректора его доклад (он не хотел лишить гостей этого удовольствия) был все-таки воспроизведен до конца.
Главным в этой встрече был, однако, не доклад и даже не сходство и различие Николаев. Кульминацией чаепития стал вопрос ректора:
— Исидор, друг мой, куда вас распределили?
— В Иркутск.
Его собеседники покачали головами: далековато…
И тогда Николай Петрович (было ясно, что из двух Николаев он — главный) бархатным своим голосом спросил:
— А вы бы хотели остаться в Ленинграде?
Хотел ли Исидор остаться? Хотел ли?..
— Очень! — выдохнул Чагин. — А что, разве это возможно?
— По слову поэта, — произнес Николай Петрович, — «и невозможное — возможно».
Николай Иванович строго откашлялся и сказал:
— Но это, как говорится, уже отдельный разговор.
Отдельный разговор состоялся на следующий день в номере гостиницы «Европейская». На этот раз чая не было. Когда Исидор и оба Николая сели за стол, официант принес бутылку «Советского шампанского» и бутерброды с краковской колбасой. Он хотел было открыть бутылку, но Николай Петрович сказал, что этого не требуется.
— Сами умеем, — подтвердил Николай Иванович со значением. — И имейте в виду: мы умеем не только это.
Официант посмотрел на него не без испуга и попросил разрешения удалиться.
— Вы, Николай Иванович, заставили его трепетать, — засмеялся Николай Петрович. — Я бы даже сказал — трепещать.
— Люди должны трепещать. — Николай Иванович поднял правую руку и сжал кулак. — Трепетать и пищать.
— А бутерброды слегка заветрились, — сказал Николай Петрович, меняя тему. — Факт не в пользу заведения.
— Вы — работники общепита? — спросил у Николаев Исидор.
Николаи взглянули друг на друга и рассмеялись.
— Мы — сотрудники Центральной городской библиотеки, — ответил Николай Петрович. — Я представляю в ней Отдел внутренней безопасности, а Николай Иванович отвечает за гражданскую оборону. Сокращенно — ГрОб.
Николай Петрович улыбнулся, но Николай Иванович был уже опять серьезен.
— Николаю Петровичу со всем, как говорится, не справиться. Так что немного помогаю ему и по части безопасности.
— Хобби такое? — уточнил Исидор. — В свободное время?
Николай Петрович потянулся за бутылкой.
— Просто Николай Иванович понимает гражданскую оборону в широком смысле.
— Обороняем граждан от всяких гадов.
Николай Иванович рубанул рукой по столу, и Чагин понял, что библиотека — куда более тревожное место, чем можно было бы ожидать.
Николай Петрович освободил пробку от проволоки и, как бы удушая, обхватил ее ладонью. Пробка несколько мгновений билась в его руке, издавая едва слышное шипение. Когда она затихла, Николай Петрович молча положил ее на скатерть. Над горлышком показалось и растаяло легкое облачко.
— Без хлопка, — констатировал Исидор.
— Хлопки нам не нужны, — пояснил Николай Иванович. — Это дешевый спецэффект.
Исидор вспомнил новогодние ночи в Иркутске. Он рассказал Николаям, как прекрасны летающие пробки, вслед за которыми извергается струя пены. Николай Петрович предложил не путать шампанское с огнетушителем, и на этот раз засмеялись все.
Николай Петрович разлил шампанское по бокалам:
— За наше сотрудничество!
Чокнувшись с Николаями, Исидор выпил бокал до дна и взял бутерброд. Во рту его таяли тонкие ломтики колбасы. Чагин хотел было уточнить характер сотрудничества, но ему было жаль отвлекаться от сказочного колбасного вкуса, и он взял второй бутерброд.
— Вам о чем-то говорит фамилия Шлиман? — спросил Николай Иванович.
— Шпион? — Чагин потянулся за третьим бутербродом. — Звучит по-шпионски.
— Все они, блин горелый, шпионы… — Николай Иванович нахмурился. — Шлиман откопал Трою. Но нас, товарищ, интересует не Шлиман, а Шлимановский кружок.
Николай Петрович взял пробку двумя пальцами и некоторое время рассматривал, как бы сожалея, что ей не удалось полетать.
— Мы внедрим вас в этот кружок, — в голосе его сквозила беззаботность.
Николай Петрович метнул пробку в стоявшую на подоконнике хрустальную вазу. Пробка влетела в нее, не коснувшись краев.