— Согласны?
Исидор, возможно, еще бы подумал о том, стоит ли ему внедряться, но точно брошенная пробка развеяла все сомнения. Дробясь в хрустальных гранях, она лежала на дне вазы решающим аргументом. Чагина убедили элегантность и точность броска: вероятно, именно так его и собирались внедрять.
Ответил:
— Согласен.
В безопасности библиотек он не видел ничего предосудительного.
Видимо, согласие Чагина и было целью этой встречи, потому что ничего существенного больше сказано не было.
На следующий день Исидор гулял по городу хозяйской походкой, ощущая себя владельцем Петропавловской крепости и Эрмитажа. Это было сладкое чувство, и он знал, что сейчас не в силах с ним расстаться — чего бы от него ни потребовали Николаи. Да, собственно, ничего особенного они и не требовали, утешал себя Чагин. И всё же произнесенное согласен родило у него сомнения, которых поначалу не было.
Согласен ли? И если да, то с чем? Исидор почувствовал смутное беспокойство рыбы, заглотившей наживку, в тот краткий миг, когда крючок еще неощутим. Николай Петрович оставил номер своего телефона. Исидор по этому номеру позвонил.
Он подробно описывает телефонную будку у ворот, ведущих к Двенадцати коллегиям. Обилие деталей отражает, так сказать, разлад в душе автора. Это состояние передается посредством рассказа о бездушном телефоне-автомате, который противопоставлен человеку чувствующему. Не то что бы Исидор использовал деталь в качестве художественного приема — он всё так описывает, потому что так запоминает.
Сквозь немытые стёкла телефонной будки Чагин видит, как дружно двигаются машины на зеленый свет. Он слушает короткие гудки, и ритм гудков совпадает с ударами его сердца. Дважды выходит из будки, уступая место другим, пока Николай Петрович наконец не откликается.
— Я тут дал согласие на внедрение… — начал было Чагин.
— Помню, — перебил его Николай Петрович. — Давайте обсудим это при личной встрече.
Исидор помолчал.
— Я хотел узнать, с какой целью меня внедряют.
— Хороший вопрос. Главное — своевременный.
Чагин хотел еще что-то спросить, но Николай Петрович строго сказал:
— Встретимся дня через три.
— Где? — спросил Исидор.
— Мы вас сами найдем, — ответил Николай Петрович и повесил трубку.
Через три дня, выходя из университета на набережную, Чагин увидел обоих библиотекарей. Поздоровавшись, они поздравили его с принятием в штат университета. Исидор хотел было спросить, откуда им это известно, но Николай Петрович с улыбкой показал на телефонную будку:
— Из нее звонили?
Исидор кивнул. Такая проницательность его уже не удивляла.
На этот раз они не поехали в «Европейскую». Чагину была предложена прогулка. Когда Исидор повторил свой вопрос о цели внедрения, Николай Иванович неожиданно взорвался:
— Только не надо строить из себя целку! Вы что, в самом деле ничего не понимаете? Не понимаете, что у библиотек много врагов?
Он посмотрел на Чагина злым продолжительным взглядом и вдруг спросил:
— «Илиаду» Гомера — читали?
Опешив, Исидор ответил, что не читал. Николай Иванович закатил глаза как человек, который мог вынести многое, но не это. Николай Петрович похлопал тезку по плечу. Затем обернулся к Исидору:
— Прежде всего я хотел бы попросить вас ничего не обсуждать по телефону. Телефон — это для экстренных случаев.
— А какие могут быть экстренные случаи? — спросил Чагин.
— Да в том-то и дело, что никаких.
Николай Петрович объяснил, что Исидора просят посещать заседания совершенно безвредного Шлимановского кружка, где речь идет преимущественно о Трое и о том, кто ее раскопал. В целом у Николаев была информация об этих заседаниях, но, пользуясь удивительным даром Чагина, они хотели бы обладать исчерпывающей информацией. Только и всего.
Подойдя к сфинксам, они спустились по лестнице к Неве. Когтистые лапы сфинксов рождали у Исидора неприятные ассоциации. Он спросил:
— Если этот кружок безвредный, тогда зачем за ним следить?
— А чтобы не стал вредным, — сказал Николай Иванович уже спокойно.
Николай Петрович положил Чагину руку на плечо:
— А то ведь, знаете, как бывает: доброкачественная опухоль превращается в злокачественную.
Вверх по течению Невы шел прогулочный катер. Разрезая воду, поднимал такую волну, что было неясно, как вообще он держится на поверхности. Эту картинку автор Дневника также не оставляет без толкования. Он пишет, что чувствовал себя таким же суденышком: его тоже захлестывали волны. Двигаясь за пенным следом катера, взгляд Чагина столкнулся со взглядом Медного всадника. За несколько прошедших дней он уже привык считать его земляком.