Не люблю, когда нависают. Пусть не надо мной нависают, а над подоконником, все равно — когда творится даже самая паршивая литература, в окружающем пространстве не должно присутствовать вертикалей. Пришел Хазин, нажаловался на клопа и Маргариту и стал создавать лишние вертикали, жрать мои чипсы, пить мой кофе, прощай, вдохновение. Инспирация исчезла, и я понял, что сегодня уже не смогу беспристрастно описать в своих хрониках успехи завода «Музлесдревк». Впрочем, я и так проработал без малого полтора часа, что было неплохо. Средний локфик создается в среднем за месяц, разумеется, при ежедневной работе порядка трех-четырех часов, лучше в два подхода.
Хазин многозначительно фотографировал щель в подоконнике.
— Маргарита Николаевна Наплавкова хочет выпить мои жизненные соки, — говорил Хазин, с разных углов примеряясь к пейзажу. — Знаешь, мне кажется, в этом сквозит некая тоска, я как Монтессума, продирающийся сквозь безнадежный и бесконечный день…
Когда Хазин с утра умничает, мне хочется подкинуть ему второго клопа, впрочем, может, он уже и пьян.
— …Знаешь, я заметил — если в таком городе живешь больше двух недель, то обязательно приходит некая Маргарита с вялой мимозой в лапках…
Хазин фотографировал.
— …Я должен думать об адмирале Чичагине, а меня отвлекают от работы, подбрасывают оловянного клопа… Ты слыхал про оловянную чуму? Это критическое разрушение оловянных деталей, причем, что самое поразительное, заразное. Если подкинуть человеку зараженного клопа, то все, в чем есть олово, начнет разрушаться! Если этот клоп инфицирован и я полечу в самолете…
Хазин замер и добавил:
— А ведь еще и мормышку!
— Мормышку?
— Ну да. Как ты думаешь, Виктор, что значит клоп и мормышка?
Я не знал. Мормышку я не подбрасывал. Неужели действительно Маргарита?
— Не знаю, — сказал я.
Клопа в шутку. Вернее, чтобы проверить… Будит ли воображение. Похоже, что будит.
— А по-моему, тут все прозрачно — она выпьет из меня кровь, как клоп, и возьмет за жабры, как мормышка.
Красиво.
Мормышку мог забыть рыбак, подумал я. Приехал сюда стучать ельцов, потерял или оставил на возвращение, в честь выдающегося клева.
— А ты у себя под матрасом ничего не находил?
— Нет пока, — ответил я.
— Проверь. Знаешь, эти провинциальные культисты могут… — Хазин замер. — Чего только они не могут.
Хазин поскучнел и закончил фотографировать.
— Посмотрю, что получилось?
И, не дожидаясь разрешения, подключил фотоаппарат к моему ноутбуку, загрузил снимки и вывел на экран.
— Классная у тебя машина, — Хазин постучал пальцем по компьютеру. — Как раз для графики, не то что у меня был… Слушай, зачем тебе такой, продай мне, а?
— Посмотрим.
Хазин, определенно, видок, получилось макро-макро, подоконник состоял из двух досок, между которыми протягивалась широкая и глубокая щель. В щели скорбно хранились мертвые комары, мертвые мелкие жуки, прочие засохшие насекомые, я отметил, что щель похожа на технологический желоб по экватору Звезды Смерти, а некоторые дохлые звери напоминают поверженные имперские файтеры.
— Неплохо, — заметил я.
— Это меня больше всего и настораживает, — сказал Хазин. — Некая, что ли, предначертанность. В любой вшивой гостинице любого вшивого городка можно легко найти вмурованного в стену Прометея. Достаточно отодрать обои. Не странно ли?
— Это лишь доказывает, что мировая культура делится на массовую и элитарную совершенно необоснованно, — заметил я.
— Что-то ты сегодня чересчур афористичен… Впрочем, согласен. Хоть утро отцвело, но день прошел не зря. — Хазин спрятал фотоаппарат. — Пойдем, Витя, я покажу тебе мормышку. Оценишь. Слушай, может, мне пожаловаться старшему менеджеру? Скажу, ваша бесстыжая Маргарита подкинула мормышку и клопа… Клоп, мормышка, Че Гевара. Когда-нибудь я напишу книгу с таким названием, вот увидишь.
— Мне кажется, здесь нет менеджера, — заметил я.
И мы отправились в номер Хазина.
Хазин жил в конце коридора, и в его номере было два окна.
— Мне кажется, ты преувеличиваешь насчет Маргариты Николаевны, — говорил я, пока Хазин открывал замок. — Она просто тщательно делает свою работу.
— Слушай, Вить, давай поменяемся на ночь комнатами, — предложил Хазин. — И тогда ты почувствуешь, кто тщательно работает свою работу. Она бродит по коридору, а потом стоит под дверью с вытянутым лицом…
Хазин толкнул дверь, и мы вошли в номер.
— Я же говорил, — указал Хазин.
На кровати лежал человек. Конечно, это была не Маргарита Николаевна, а какой-то парень лет двадцати с небольшим, впрочем, немного он на Маргариту Николаевну походил — сутулой спиной. Из-под кровати торчала большая спортивная сумка, рядом валялись сапоги. Сафьян, вспомнил я. Из тонкой гладкой и блестящей кожи. Всмятку. Раньше я полагал, что это лишь выражение, но теперь убедился в его точности — сапоги лежали действительно всмятку, слишком мягкие, чтобы держать форму.