А на подоконнике гармонь.
При виде гармони я едва не рассмеялся, но быстро понял, что не очень смешно.
— Это что у него, сабля? — указал Хазин.
— Шашка, — поправил я. — Кажется…
Посторонний человек лежал на кровати в обнимку с шашкой.
— Что он у меня делает в номере? — нервно спросил Хазин. — Кто это?
Хороший вопрос.
Я подошел к кровати и пнул ножку. Человек не проснулся.
— Осторожнее, — посоветовал Хазин. — Может и чикануть…
Я пнул ножку еще раз. Человек вздрогнул и проснулся.
— Ты кто? — спросил Хазин.
— Роман, — ответил человек. — А вы?
— Я Хазин и здесь живу.
Роман сел и огляделся. Шашку положил на сумку.
— Мне этот номер дали, — сказал он, зевая. — Я не знал, что здесь живут…
— Здесь я живут. То есть живу.
— Да ладно, ладно. — Роман выбрался из койки и стал вяло одеваться в свое. — Я же не сам, мне ключи на вахте дали…
— Это происки Маргариты, — шепнул Хазин. — Это она! Я тут две недели живу, а она ко мне подселяет и подселяет…
— Да-да…
Роман оделся, натянул сапоги, щелкнул пятками.
— Я сейчас уйду… Сегодня что, пятница?
Роман зевнул и посмотрел на нас одурело.
— Тут клопы, между прочим, водятся, — сказал Хазин.
— Клопы… Да везде клопы… Вы бы видели, какие клопы в Кинешме…
Роман показал пальцами. Не думал, что такие бывают, размером с мелкую вишню. Возможно, поэтому Роман спал в обнимку с шашкой.
— Они так тогда Валентину искусали, что она вся чесалась, а она в общем-то привычная.
И Роман вкратце рассказал про поражение некоей Валентины в противостоянии с лютыми кинешемскими клопами; я отметил, что это весьма поучительная история.
— Это очень печальная история, — согласился Хазин. — Мои сочувствия Валентине, я-то знаю, что значит крупный клоп…
— Клопы — не самое худшее, — заметил Роман. — Есть еще такие…
Роман сморщился и сделал пальцами движение, словно растер между пальцами комара.
— Есть такие усычки…
Роман замолчал, продолжая добела сжимать пальцы, словно между них билась та самая усычка. Мне даже почудилось, что так оно и есть.
— Ладно, мне пора, — вздохнул Роман. — У нас скоро встреча.
Роман потянулся, на одно плечо повесил сумку, на другое гармонь, шашку сунул под мышку, улыбнулся.
— Эй, ты кто? — спросил Хазин. — В широком смысле? Мы вот писатели-краеведы, пишем историческое. А ты?
— А мы на выступление приехали, — ответил Роман. — Сегодня же концерт.
— Паша Воркутэн?! — удивился Хазин.
В лицо я Воркутэна не знал, но представлял его несколько иначе. Паша наверняка был кругл и плотен, короткошей, узловат треугольными предплечьями, лыс, ухватист, в кроссовках. К тому же этот вроде Роман. Впрочем, Паша Воркутэн мог быть и Романом.
— Нет, я из квартета, — ответил Роман.
— Какого квартета? — спросил я.
— «Курень Большака». — Роман пошевелил подмышкой, шашка колыхнулась.
«Курень Большака». Не слышал.
— Нас пригласили, — пояснил Роман. — У нас народные песни, в основном казачьи. Некоторые русские, разумеется, реконструированные. Сегодня же концерт.
— Я думал, приедет Воркутэн… — сказал Хазин.
Роман был долговяз, кудряв, по-казачьи чубат, с шашкой под мышкой, не исключено, что в его жизни действительно присутствовала некая Валентина; он не ответил про Воркутэна.
— Сколько времени, мужики? — спросил Роман.
— Полвосьмого, — ответил Хазин.
— Полвосьмого… А как город называется?
Кажется, Роман не шутил.
— Мы вроде вчера в Кинешме выступали… Это не Кинешма?
— А где эта Кинешма? — спросил Хазин. — Она вообще есть?
Он знал, что Кинешма есть, и, собственно, есть не так уж и далеко, но с утра любил пооригинальничать с творческим человеком.
— Не знаю, — легкомысленно ответил Роман. — У нас гастроли, все перепуталось… Это какой город-то?
— Чагинск, — ответил я.
— А, да, Чагинск. Здесь электростанция, кажется… Нас на открытие пригласили.
— А Воркутэн? — спросил Хазин.
Роман опять не ответил, вышел из комнаты, зацепив шашкой косяк двери.
— Видал я таких Романов, — хмыкнул Хазин. — Шмуля он сущий, Роман…