— В казачьем ансамбле?
— А что тебя смущает? Ты что, «Тихий Дон» не видел? Хотя… Что-то хочется есть… Слушай, Витя, хочется есть!
Я был не против поесть, утренний умственный труд вызвал аппетит, к тому же потом поесть вряд ли получится, в двенадцать концерт, народу соберется со всего района, потом по жральням разбегутся, все подметут, а банкет, наверное, ближе к вечеру…
Так что мы покинули гостиницу и отправились в «Чагу».
Но сегодня в «Чаге» было вдруг нехорошо. На наших местах сидели гладкие мужики в хороших костюмах, то ли из НЭКСТРАНа, то ли от врио. Мужики культурно пили наше кологривское пиво, ели неожиданные беляши и равнодушно смотрели на проходящие поезда. Хазин заявил, что пища в отрыве от впечатления для него неприемлема, я согласился, так что мы развернулись в столовую доручастка. Но и там нам не повезло — обеденный зал оказался заполнен рабочими в синих комбинезонах, запахом пельменей, в которые явно переложили лука, и гарью жареной колбасы. На раздаче остались зразы с яйцами и луком, бланшированный толстолобик и капустные салаты, лично мне не хотелось толстолобика в этот день. Не порадовал и «Комфорт», там и вовсе проходил переучет. Хазин связывал это с происками Маргариты и сгоряча предлагал торопиться хоть в «Растебяку», но я подумал, что не стоит ею злоупотреблять.
— Тогда к памятнику, — предложил Хазин. — Неплохо бы его снять. Знаешь, сделаем ретроспективу — до и после, отлично зайдет. В начале верстки поставим, когда памятник недостроен, а в конце — когда его уже откроют. Так сказать, созидательная динамика.
Локфик не терпит новелл, подумал я.
— Хорошо, — сказал я. — Так и сделаем. Это традиционно.
Поехали на Центральную площадь, к памятнику адмиралу Чичагину; с утра голова не работала, город пролетал быстро, припарковались в проулке.
Площадь готовили к концерту. На помосте эстрады обстоятельно монтировали акустическое оборудование: рабочие собирали амфитеатр из трибун, другие рабочие поднимали праздничные флагштоки, третьи тянули наискосок гофрированную черную трубу. Я немного подумал, зачем здесь нужна труба, что по ней собираются перекачивать, Хазин же на всякий случай ее сфотографировал.
Памятник адмиралу Чичагину, разумеется, еще не открыли, он так и стоял в черной пленке. Под полиэтиленом угадывалась могучая фигура адмирала, причем, судя по размерам и росту, конная. Перед самим памятником разместили два чугунных корабельных якоря, а между ними натянули толстую цепь, раньше такого не было.
— Он разве на коне? — спросил Хазин.
— Вероятно…
По первоначальным эскизам, представленным Крыковым, памятник планировался вроде пешим. Все-таки адмирал.
— На коня пойдет в два раза больше бронзы, чем на самого адмирала, — сказал я. — И труда больше. К тому же… Нельсон тоже был адмиралом. А изображается очень часто на коне.
— Логично, — согласился Хазин. — Один адмирал хорошо, вместе с лошадью лучше. Тебе не кажется, что он несколько…
Хазин покрутил кулаками. У памятника были на самом деле слишком круглые и широкие плечи.
— Судя по сохранившимся портретам, Чичагин был вполне себе субтилен, — напомнил Хазин. — Примерно как Суворов.
— Суворов легко ломал подковы.
— Верно, — согласился Хазин. — А Нахимов ходил с подзорной трубой…
Я вгляделся в информационную табличку, прочитал вслух:
— «Открытие памятника адмиралу Антиоху Александровичу Чичагину состоится…»… прочерк. Они до сих пор не знают, когда открытие…
— На День города, скорее всего, — предположил Хазин. — Это через… не помню…
Хазин скривился.
— Все равно придется тут торчать, — напомнил я. — Во всяком, Хазин, случае, тебе. В книге обязательны снимки открытия памятника. И фотолетопись обязательна.
— Снимки… да, сейчас…
Хазин поднял камеру.
— Фотографировать запрещено, — сказал подоспевший милиционер.
— Мы от Александра Федоровича, — высокомерно ответил Хазин.
И сделал еще несколько вызывающих снимков памятника в пленке. Милиционер плюнул и отступил, стал прохаживаться вдоль цепи, пиная ее, словно проверяя на прочность.
— Еще открыть не успели, а уже запрещают… — бурчал Хазин.
В конце площади остановился белый автобус с синими полосами, дверцы открылись, и из салона стали выгружаться омоновцы.
— Это для Паши Воркутэна, — задумчиво произнес Хазин.
— Это сам Паша Воркутэн, — предположил я.
— Паша Воркутэн дает благотворительный концерт, — резюмировал Хазин.
Омоновцы в черной форме выстраивались во фрунт вдоль эстрады.