— А она ничего, — Хазин дунул на Зинаиду Захаровну.
Я подумал, что Федор, пожалуй, прав, за Хазиным надо сегодня приглядеть.
— А теперь с приветственным словом выступит наш уважаемый мэр Александр Федорович!
Зинаида Захаровна захлопала в ладоши. Механошин выскочил из-за стола и поспешил на сцену, по пути кивая и пожимая руки знакомым.
— Спасибо, Зинаида Захаровна, — поблагодарил Механошин уже со сцены. — Я рад вас всех приветствовать в этот день!
— А какой, собственно, день? — спросил Хазин у соседнего мужика. — Какой праздник-то?
Сосед съел оливку, пожал плечами. Почему-то никто больше за наш стол не торопился, впрочем, это к лучшему — нам больше достанется.
— Я очень хочу, чтобы сегодняшний день стал особенным днем, — сказал Механошин. — Чтобы с сегодняшнего дня наш город начал жить по-новому, чтобы мы поняли, как дальше… Как все будут дальше.
Зинаида Захаровна захлопала, зал ее поддержал. Механошин продолжал:
— Нам много чего не хватает, и за это нас многие критикуют. И это правильно. Мы сами давно про это говорили — не хватает. Не хватает в том числе и исторической памяти… и с этим надо что-то делать…
Хазин подцепил колбасу, пристроил ее на хлеб, добавил поверх лист салата, тощую квашеную рыбку и сыр и пришпилил все это двумя пластмассовыми саблями. Я почувствовал голод и пододвинул тарелку с салатом из крабовых палочек.
— Я не сомневаюсь, что наш будущий праздник, наш День города, станет долгожданным днем восстановления этой исторической памяти. Мы должны знать тех, кто стоял у истоков основания нашей славы…
Не знаю почему, но мэр Механошин сделал рукой движение в сторону фанерного Гулливера. Хазин поперхнулся от восторга бутербродом.
— Я так и знал! — прошипел Хазин. — Я так и знал!
— Со стороны городской администрации мы окажем самую пристальную помощь, — пообещал Механошин. — Это важно. С чего начинается экономическое и нравственное возрождение? С первого шага. И мы готовы сделать этот шаг.
Зал захлопал.
— Спасибо! — мэр поклонился. — Еще раз спасибо! Рад вас видеть!
Мэр передал микрофон Зинаиде Захаровне и стал спускаться в зал.
— Нам остается только присоединиться к словам нашего уважаемого мэра, — сказала Зинаида Захаровна. — Все мы знаем — Александр Федорович всегда уделял внимание культуре.
Механошин возвращался за стол, почему-то слегка прихрамывая. Зинаида Захаровна проводила его взглядом, дождалась, пока мэр вернется на свое место, и объявила:
— А теперь перед гостями выступят старые друзья нашего города, давно знакомые настоящим ценителям фольклорного искусства! Ансамбль «Курень Большака»!
Заскрипела народная музыка, на сцену выступила женщина с баяном, вероятно, Большуха, а за ней мужик с колесной лирой, решительно Большак. Большак был обряжен в льняную косоворотку, в мешковатые синие штаны с лампасами, на голове кулацкий картуз; Большуха — в широкую юбку, пеструю кофту и цветастый платок. Большак крутил ручку лиры, выводя тоскливую мелодию, Большуха растянула баян.
— Что такое курень? — спросил Хазин.
Я не очень знал, на всякий случай ответил:
— Это такая изгородь. Забор, короче.
Большуха пустила мелодию.
— Ансамбль «Забор Большака»? — Хазин почесал голову.
— Ой-да!
На сцену с лихостью выскочил наш знакомый Роман. Он молодецки подпрыгнул, совершил в воздухе пируэт и принялся энергично месить сапогами сцену.
— Шмуля! — воскликнул Хазин. — Шмуля с «Забора»!
Плясал Роман хорошо. Зажигательно, как в кино. Подпрыгнул снова, грянул шапку на сцену, выхватил откуда-то — я не заметил откуда — две блестящие шашки.
— Шмуля! — Хазин свистнул. — Шмуля, жги!
Роман вращал шашками над головой, за спиной, вокруг себя, казалось, что он окружен быстрыми серповидными вспышками, шальным стальным ураганом. Публика аплодировала. И я. И Хазин. Пробрало. Когда видишь искусство, пусть самое тупое и бессмысленное, чувствуешь уважение.
Музыка кончилась, Роман удалился. Большак в картузе оперативно сменил лиру на бандуру.
— С балалайкой он выглядит еще боевитее, — сказал Хазин. — Думаю, он и есть Большак.
Большак забренчал по струнам, запел песню, в которой я не мог определить ни одного слова, кроме знакомого «ой-да», наверное, про то, как козаки неоднократно побивали своих недругов в конном и пешем строю. Пел он, притоптывая ногой, Большуха подыгрывала на бубне и художественно топала.
— Без Шмули культура не катит, — сказал Хазин.