Хазин опять замолчал и прислушался.
— Этнография — продажная девка империализма, — сказал я на всякий случай.
— Подержи-ка, — Хазин сунул мне брошюру. — Я сейчас…
Хазин несколько секунд страстно пинал батарею.
Пишущая машинка стихла.
— Это Глашка стучит, — Хазин удовлетворенно кивнул. — Сочиняет роман. Я ей сказал, что современной прозе нужна молодая кровь.
Повторение.
Возможно, Хазин прав.
Из брошюры выпал трогательный кленовый лист, я не удержался и поднял его с пола. Гербарий.
— Так вот, профессор Пименов рассказывал иную историю, несколько отличную от нашей. — Хазин отобрал брошюру, свернул в подзорную трубу и посмотрел в окно. — Как-то раз адмирал Чичагин, значит, шагал по улице…
Хазин навел на меня трубу.
— Это в Гатчине было… или… в Ораниенбауме…
Он дотянулся до энциклопедии, до буквы «И», снял том и определился, что Изборск.
— Так вот, — продолжил Хазин. — Шагал он по улице Изборска, а навстречу ему некий бык. Крупный такой бычара, пегой масти, раз — и встал поперек дороги. Тогда адмирал схватил быка за… За повсеместную нашесть, одним словом. И…
Хазин с выразительным чавканьем сжал кулак.
— И вырвал с корнем.
— Бродячий сюжет, — заметил я. — Про тавромахию слышал? Там тоже с быками баловались. Кто рог вырвет, кто… струю. Такое бывывало.
— Опять все украдено до нас? — покривился Хазин.
— Еще древними греками.
— Жаль.
Хазин не удержался, бросил брошюру, поднял камеру, сделал несколько снимков из окна. Автомобильный мост, «Культтовары», велосипедист.
— Клещи наступают, — сказал Хазин. — Ареал распространения неуклонно сдвигается к западу. Выхода нет.
Первое после знакомства время я сильно подозревал понты — камера у Хазина была наглядно недешевая: тяжелая зеркалка, круглый горб пентапризмы, дополнительный блок питания, толстый объектив с красным ободком, бленда; все уважали сначала камеру и только после замечали за ней самого Хазина. Камера стрекотала с пулеметной скоростью, и окружающие немедленно смотрели на нее, ну и на Хазина немного. Пользовался аппаратом Хазин слишком часто, фиксировал улицы, пейзажи, лица и некоторые непонятные для посторонних предметы, пространства и сцены: ржавую монетницу, выгоревший на солнце дорожный знак, свадьбу жуков-пожарников, улицу, вывески, стенд «ГИБДД предупреждает», «Мотоблок и дрель». Каждую вторую паузу в жизни Хазин заполнял фотодеятельностью. В книги эти фотографии не попадали, но Хазин твердо намеревался составить из них летопись собственной жизни.
— Нужна зима, — сказал Хазин. — Три зимы хорошего мороза — и клещи вымерзнут от голода в своих берлогах.
Он забросил брошюру на стеллаж и достал следующую из толстой стопки под подоконником.
— «Миф и народная культура Северо-Запада: опыты анализа», — прочитал Хазин. — Опыты, то, что надо… Да брось ты эту энциклопедию, ничего там нет, кури лучше подшивки, там смешнее.
Я отложил энциклопедию и взял подшивки. «Чагинский вестник» с девяноста пятого, «Советский путь» с пятьдесят девятого, до этого «Сталинский сплав» с тридцать четвертого, до этого газеты в Чагинске не издавались.
До тридцать четвертого был железнодорожный разъезд, станция, водокачка и грузовой двор с пакгаузом, производство льна, лесоматериалов, дегтя, смолы. Поселок, около трех тысяч человек. В тридцать четвертом поставили военные склады и снарядный завод, открыли газету, рынок, клуб и кинотеатр, завели механические мастерские. Под железнодорожным мостом поймали трехпудового сома, в клубе основали народную самодеятельность. Которая, если верить районке, впоследствии неоднократно побеждала на областных смотрах.
— Почему, кстати, «сплав»? Литейное производство? Шкворень-муфта-колосник…
Хазин сбился, вспоминая литейный ассортимент. Я предполагал, что Хазин скажет «заслонка», но Хазин не признавал банальностей.
— Цапфы, — сказал Хазин.
— Возможно, — согласился я. — Но тут не было литейки, здесь была сплавная. Организовал некий…
Я дотянулся до стеллажа, снял книжечку «История земли Галичской», страница семнадцать.
— Некий Стефенс, — закончил я. — Шведский бизнесмен, в девятьсот третьем году завел здесь пилораму с паровой машиной, поставлял тес и брус…
— Сто лет прошло, а брус и ныне там.
— В Чагинске сходятся три реки, а вокруг сосновые леса, с точки зрения логистики даже сто лет назад здесь было легко устроить… хаб.
— Шкворень и хаб, — сказал Хазин. — Я в школе учился с мальчиком, он панк-группу сколотил, по поминкам бомбили. Так ее и назвал: «Шкворень и Хаб». Или «Хаббл»… Не помню…