Выбрать главу

– Падма!

– Мамла!

– Маджила!

Как будто соревнуются, кто из них голосистее.

– Сейчас выйду, по стенке размажу, – грозится Жанна из постели.

На самом деле не выйдет, ей лень выползать из-под одеяла. Далее слышится гром ведер, первые перепалки и не оставляет ощущение, что все это происходит именно за нашей дверью. Мы спим, не поддаваясь на провокации. Вдруг кто-то ухает чем-то тяжелым в дверь.

– Ну что еще! – рычит Жанна.

Стук повторяется снова и снова, наверное, произошло что-то важное и будить нас велено до победного результата. Я влезаю в штаны и распахиваю дверь. На пороге стоит беззубый худой старик на тонких ногах, в грязной майке и дхоти (кусок ткани, которым мужчины оборачивают себя вместо брюк). Это повар. Ему одному из всего мужского населения города не возбраняется свободно гулять по женскому общежитию. Он весело улыбается кроваво красным от постоянного употребления бетеля ртом.

– Что вам надо? – спрашиваю я.

– Овощи, мэм! – счастливый старик протягивает мне железную миску с вареным зеленым месивом. Я растеряно принимаю ее, и повар уходит. Индийцы сориентировались быстро: не можете есть острое, пожалуйста, вам пресное. А с голоду помереть не дадим.

– Что он принес? – выглядывает из-под одеяла Жанна.

– Завтрак в постель, – улыбаюсь я, подсовывая ей под нос миску пахучего силоса, – хочешь?

– Фу! – отворачивается Жанна. – А что так рано?

– Чтобы с чили не успели перемешать, – догадываюсь я.

Ковыряем завтрак, в нем трудно узнаваемые кабачки и очень редкие куски картошки. Остальная масса похожа на траву с газона, присыпанную какими-то семенами.

– Лучше не стало, – комментирует Жанна, – давай выбросим?

– Давай! – сразу соглашаюсь я. Прикрывая содержимое миски рукой, я воровато пробираюсь к мусорному баку, как будто боюсь, что меня заставят доедать это насильно, если поймают. Подхожу к железному ящику, и там меня ожидает сюрприз – толстая, очень важная обезьяна. Она сидит в мусорном баке, заполняя собой все пространство. Трудно представить, что ей под силу поднять свое необъятное брюхо. Как-то неудобно вываливать на нее пищу, хочется вручить вместе с тарелкой и вилкой. А то еще рассердится за испорченный костюмчик. Но тарелка может еще пригодиться, я быстро опустошаю ее, стараясь не попасть в царственную особу, и бегу прочь, пока она не распробовала подношение. Питайтесь, раз у вас так принято. Пока мы жили в общежитии, я ни разу не видела, чтобы к мусорному баку подходили уборщики. Либо они приезжают рано, пока мы спим, либо обезьяны, вороны и бурундуки справляются сами.

– Я придумала! – говорит Жанна, – мы сварим яйца. Хорошо, что купили электрическую плиту. – Выходим в коридор, потому что единственная на все общежитие розетка находится там.

– Ух ты! – замирает Жанна с плитой, а я с кастрюлей тоже приостанавливаюсь. К розетке вытянулась длинная очередь девиц с ведрами. Они неукоснительно придерживаются хорошей индийской традиции – омываться с головы до ног каждое утро до восхода солнца. Но поскольку сейчас время холодное, то и вода в душе почти ледяная. Вот они и стараются встать пораньше, чтобы с помощью кипятильников нагреть воду. Похоже, что с мечтой о яйцах нам лучше расстаться.

– Я пропущу вас, – неожиданно говорит девушка с роскошными волосами. Волосы не у всех индусок красивые, как принято думать.

К тому же, они постоянно мажут их кокосовым маслом. Оно не только жирное, но и неприятно пахнет. Косы принято украшать живыми цветами, но к концу дня они вянут и осыпаются. А горожанки все чаще стригутся коротко. Мы благодарим девушку, включаем плиту и водружаем на нее кастрюльку. Студентки немедленно собираются вокруг, спрашивают, что мы готовим, и смотрят, как это происходит, как будто варка яиц невероятно увлекательный процесс. Сладкий чай с молоком проще взять в столовой. В Индии его подают в маленьких металлических стаканчиках, не доливая жидкость до краев, чтобы можно было держать емкость. Чтобы приготовить такой напиток, используют не листовой чай, а очень мелкий, почти пыль, и заваривают его прямо в кастрюле с кипящим молоком. Потом добавляют воды.

После завтрака Жанна запирает дверь и затягивается сигаретой.

Курить запрещено не только в общежитии, но и на всей территории колледжа. За курение могут даже исключить из учебного заведения и выгнать из общежития. Большинство индийских девушек не курят, а те, кто курят, считаются испорченными. Но что такое слово

"запрещено" для русского человека? Как назло в коридоре раздаются голоса, шаги, и вот уже в нашу дверь стучат. Жанна с досадой приминает тлеющее зелье и прячет сигарету, потом широко распахивает окно и пытается развеять дым, размахивая тетрадкой.

Я поджигаю пластинку от комаров. В дверь стучат все настойчивее, приходиться открывать. На этот раз нас пришла навестить целая делегация: комендант, а с ней еще несколько женщин, причем одна из них в военной форме. Кто это? Полиция нравов? Женщина в военном принюхивается:

– Что это! – восклицает она, – вы здесь курили?

– Нет, конечно, – защищается Жанна, – пластинки поджигали.

– У пластинок совсем другой запах, – гневно сверкает глазами

Леди – острый нюх. – И не надо меня обманывать. Следует подчиняться правилам общежития!

– Каким правилам? – округляет глаза Жанна.

– А вот этим! – показывает блюстительница нравов серенькую невзрачную тетрадку, которой Жанна гоняла дым. – Изучите внимательно. А о курении я доложу директору колледжа.

Осмотрев наш скромный быт, делегация удалилась. Это была проверка с целью узнать, как мы устроились.

– Как вы мне дороги! – в сердцах ругнулась Жанна, когда они ушли. Если Жанне что-то запрещают делать, у нее немедленно портится настроение, бывает, что и до слез.

Директор колледжа, когда мы предстали перед ней на ковре, сказала Жанне:

– Зачем же вы курите, моя дорогая? Разве вы не знаете, какая это пагубная привычка? Нужно ее искоренять. Отвлекайте себя.

Захотелось вам курить, а вы бегом в библиотеку, схватились за книжку, начали читать и забыли о сигаретах.

Дневное время мы старались проводить подальше от общежития.

Ездили в центр города, посещали рестораны и большие модные магазины. Ходили в гости помыться под горячим душем. Но к семи часам нам неизменно приходилось возвращаться, потому что в это время на общежитие навешивали огромный замок, и опоздавшим дверь никогда не открывали. Каждый вечер производилась перепись населения. Дежурные ходили по комнатам и считали всех, кто там находился. Жанна лезла на стены от тоски. Я пыталась увлечь себя учебой. Здесь начинали учить хинди с чтения длинных поэм, написанных на древних, давно вышедших из употребления диалектах этого языка: авадхи и кхариболи. На уроках мадам переводила поэмы на хинди и тут же на хинди объясняла, что автор имел в виду. Директор колледжа постоянно приглашала нас к себе. Ее интересовали наши дневные отлучки. Она не понимала, почему после занятий мы не идем в общежитие, а постоянно куда то выезжаем.

Происходили диалоги примерно такого содержания.

– Куда вы ходили вчера?

– В Cubbon Park.

– В парк?! Зачем вы ходили в парк?

– А зачем ходят в парки? Посмотреть, погулять.

– Я понимаю. Но вы ходили туда совсем одни?

– Мы вдвоем.

– Вы иностранки, мой долг предупредить вас, что Cubbon Park – это гиблое, очень опасное место. Рискованно ходить гулять в такой парк.

Или:

– Я слышала, что вы познакомились с Рупой?

– Да, верно.

– Будьте осторожнее. Эта девушка может вас испортить.

– ???

Она была уверенна, что мы постоянно рискуем жизнью, а самое безопасное место в Бангалоре – это библиотека, и то, если принять меры предосторожности и не разговаривать с незнакомыми людьми. Между тем опасные парки были похожи на обычные, с каруселями и паровозиками для малышей, с планетариями и террариумами, с деревьями древними и могучими, о которых мы столько читали в России: баньянами, манго, кокосовыми пальмами, магнолиями. Индийцы сами нисколько не боятся, а очень даже любят там гулять. Потом мы поняли, что всего опасаться в Индии должны только незамужние девушки. Им нельзя гулять, где заблагорассудится. Выходить из дома полагается только в сопровождении родственников. Нам же лучше было запереться, спрятаться под паранджой и никуда не ходить. Быстро отучиться три года и катить обратно, в Россию, к папе и маме. А семнадцатилетняя Рупа имела смелость разговаривать с представителями противоположного пола. Она могла познакомить нас с индийскими ребятами, и это как-то серьезно угрожало нашему моральному облику.