Готовясь к посещению, ван Эйк выпил порцию Чая и помолился обоим святым. Солнце только что село за горизонт, и Компостела погрузилась в зеленоватые сумерки. Колокола церкви Сантьяго звенели громко и чисто, им вторило эхо красных стен города и синей стены гор. Внутри огромного собора пришло в движение пятифутовое серебряное кадило, подвешенное на веревках к центральному куполу и раскачиваемое четырьмя служителями в бордовых одеяниях. По нефу поплыл длинный шлейф благовоний. Апостол Иаков в полутемной нише над главным престолом мерцал отблесками тысячесвечного созвездия. Затем вступил хор — тем горловым гулом басов-профундо, какой услышишь только в Испании, — и, казалось, от этого пения завибрировали колонны. И тут, на глазах у ван Эйка, голова статуи Иакова шевельнулась: апостол кивнул ему. Ван Эйк поднялся с холодного каменного пола и взглянул вверх. Крыша храма исчезла, и на ее месте были звезды, мириады звезд, роящихся, словно пчелы. Пока он пытался осознать их множественность, одна звезда отделилась от общего роя и устремилась к нему вниз.
Всё быстрее и быстрее приближалась она, словно роза заполоняла своим цветением его окоем, раскрывая громадные лепестки; в конце концов она охватила ван Эйка со всех сторон, и ее нестерпимо яркое сияние поглотило его.
89. ДУБ
Придя в себя, он обнаружил, что лежит под дубом. Над ним стоял какой-то человек, одетый в овчину, и разглядывал его лицо. Он обратился к ван Эйку с какими-то непонятными словами, потом нахмурился и начал снова на латыни. Странная это была латынь — искаженная, гортанная, картавая, со смещенными ударениями, — но ван Эйку всё же удавалось уловить суть сказанного.
Ты прибыл издалека, сказал человек в овечьей шкуре.
Верно, ответил ван Эйк. Где я?
Ты в Гибернии[67]. Так эту страну нарекли римляне, потому что считали, что здесь всегда зима. Однако, как видишь, сейчас начало весны. Человек нагнулся и сорвал какой-то зеленый росток. Это растение мы зовем «шамрок», сказал он, а меня зовут Патрик. Мне уже приходилось использовать его для наглядности, и думаю, ты об этом еще не слыхал. Как видишь, здесь три листика на одном стебле. Они изображают прошлое, настоящее и будущее, которые образуют то, что мы называем Троицей. Это значит, что один человек может быть тремя: тем, кто знаком ему по воспоминаниям, тем, кем он себя считает, и тем, кем он хотел бы быть. Я верю, что это истина, и хочу, чтобы и другие верили. Так ты со мной?
Да, ответил, ван Эйк, где же еще мне быть?
Я хочу сказать, ты хочешь быть со мной? Верить в то, во что верю я?
Если вы верите в то, что сейчас сказали, снова ответил ван Эйк, то я тоже вам верю. Я должен быть с вами.
Тогда надо выполнить один несложный обряд; правда, для него потребуется вода, которой поблизости не имеется, однако это легко исправить, сказал св. Патрик. Он ударил о землю посохом, и оттуда забила струя чистой воды.
Как тебя зовут? спросил он ван Эйка.
Иоанн, ответил тот.
Патрик повторил это имя и окрестил ван Эйка. Ван Эйк почувствовал, как вода хлынула в его купель, словно сноп света ворвался прямо в сознание и раскрыл его. Вокруг качались лиловые горы. В кристально чистом небе плясало солнце. На мгновение он увидел прошлое, настоящее и будущее. Что было потом, он не помнил.
Когда он очнулся во второй раз, то снова был в Компостеле, в соборе Сантьяго, на безмолвном полу, лежал и бился в конвульсиях в свете оплывающих свечей.
Отец Браун помолчал. Это был один из самых важных моментов в нашей истории, сказал он.
С того времени ван Эйк совершенно преобразился; а через него, через его видение мира, преобразились и мы.
Ван Эйк вернулся во Фландрию точно на Рождество 1429 года. 15 января 14 30-го празднества по случаю бракосочетания Филиппа Доброго завершились учреждением рыцарского ордена Золотого руна. Случилось это в день Павла Фивейского, святого-покровителя ткачей, и ирландской монахини св. Иты, прославившейся беззаветным служением Пресвятой Троице. Связь с Ирландией здесь очень важна, поскольку орден Золотого руна был не чем иным, как ответвлением Древнего ордена гибернийцев. Среди посвященных в рыцари был и сам ван Эйк, а также Джованни Арнольфини, итальянский торговец, давно обосновавшийся в Брюгге.
90. ДРАКОНЬЯ ЗЕЛЕНЬ
Ни одно из ныне существующих человеческих сообществ не обладает столь блестящей и достоверной родословной, как Древний орден гибернийцев. Франкмасоны весьма неубедительно возводят историю своего Братства к зодчим Вавилонской башни, египетских пирамид и соломонова Храма; тамплиеры указывают на мифическое происхождение от крестоносцев; а различным объединениям, утверждающим, что они основаны в «темные», или Средние, века, несть числа. Ни одно из этих притязаний не подкреплено историческими документами, и выдвигаются они единственно из стремления скрыть сравнительно недавнее происхождение этих организаций под покровом мнимой старины.
Анналы Древнего ордена гибернийцев являются частью истории Ирландии с 1 331 года до Рождества Христова, что неопровержимо установлено самыми уважаемыми исследователями, и благородный дух братства неугасимым огнем пылает на алтаре ордена с тех самых пор, как Мугмедон, самодержец всей Ирландии, основал орден Золотой цепи. На темном ландшафте ирландской истории неизменно сверкали сомкнутые ряды копий Древнего ордена гибернийцев, в авангарде каждой приливной волны патриотизма. Фингал, Кухулин, Оссиан, Конн Ста Битв, Ниалл Девяти Заложников — все принадлежали к славному ордену; среди его святых членов были Колман, Бригитта[68], Киаран и Брендан, и первым из них — сам св. Патрик.
Упоминание братства Золотой цепи в ирландских летописях — наиболее раннее из свидетельств о рыцарских орденах всех времен и народов. Именно ирландцы привнесли эту традицию в Галлию, а позже — в регион, соответствующий нынешней Фландрии. Внимательные древнеримские историки Тацит, Страбон и Ливий — упоминают витые ожерелья и цепи из золота, используемые в гражданских и военных церемониях, и окрашенные в шафрановый цвет одеяния, что в точности соответствует описанию, приводимому ирландскими авторами. Еще одним доказательством того, что сей орден рыцарства был первым из учрежденных в этом мире, является использование в нем конных колесниц за несколько столетий до появления их у римлян.
Филипп Добрый жаловал своим рыцарям золотые цепи с подвеской в виде золотого барана, символизировавшего Золотое руно, цель странствий аргонавтов, и богатство Фландрии, основой которого была торговля шерстью и сукном. Вы помните, что античное Руно висело на дубе; Eyck означает «дуб», поэтому посвящение ван Эйка в кавалеры ордена Золотого руна с лингвистической точки зрения было неизбежным. Ян ван Эйк — это некое подобие Иоанна Крестителя, эмблемой которого был ягненок, что воспето в ванэйковском шедевре "Поклонение Агнцу".
Более того, Золотое руно охранял дракон, которого Ясон усыпил приготовленным Медеей травяным зельем. В числе его ингредиентов был аконит, присутствующий также и в Чае из трилистника. Овидий, описывая данный эпизод, говорит, что Медея взнуздала крылатых драконов и девять дней и ночей из колесницы "озирала равнины", дабы собрать чудодейственные травы. Можно не сомневаться, что путь ее пролегал и через Ирландию. Проводить дальнейшие параллели, пожалуй, ни к чему.