Мной овладела страсть, я наклонил голову и поцеловал Оленьку в мягкие манящие губы. Она освободила руки, обняла меня за шею, а я осторожно скользнул из-под них и уже ласкал языком подбородок, оголённое плечо, спускался ниже к самой груди, похожей на две большие опрокинутые чаши цвета сгущенного молока. Когда я нежно провёл по упругим соскам, Оленька тихо застонала. Под правой грудью, ближе к животу отчётливо виднелась на белой нежной коже небольшая тёмная родинка, я остановился на ней и несколько раз поцеловал.
— Если я вдруг потеряюсь или… где-нибудь умру… меня будет легко найти по этой родинке… — прошептала она.
— Глупышка, я никогда не дам тебе потеряться, тем более умереть, глупышка, — мои губы спускались всё ниже и ниже.
— Конечно, не дашь, это я так… на всякий случай… — Оленька снова простонала, а упругое горячее желанное тело вздрогнуло и приподнялось «мостиком». — Я хочу тебя…
— А голова?
— Она пройдёт… У тебя же есть чудесный доктор, который меня тут же вылечит…
И мы больше не в силах разговаривать стали отчаянно наслаждаться друг другом.
А монитор компьютера словно застеснялся и тут же погас в «режиме постоянного ожидания»…
Когда мои глаза открылись, мягкий утренний свет начавшегося дня уже давно заполнил нашу комнату, и стрелки настенных часов приближались к одиннадцати тридцати.
Я повернул голову в сторону компьютера.
Он терпеливо урчал и преданно ждал меня, а по экрану монитора скакала из угла в угол фирменная надпись Microsoft.
Оленька лежала щекой на моём плече и сопела прямо мне в нос.
Я хотел осторожно освободиться и незаметно приподняться с дивана, но не тут-то было — она пробудилась, заморгала длинными ресницами и спросонья часто-часто залепетала:
— А?.. Что?.. Мы опоздали к маме?.. Мы же сегодня к маме едем… Ты забыл?.. Ты, наверное, забыл?..
— Тихо-тихо, успокойся, у нас ещё три часа, — я приподнял одеяло, снова и снова прикасаясь губами до милой родинки на гладком животе.
Оленька с удовольствием потянулась, словно кошечка, и сказала:
— О-о-о, у нас ещё туча времени. А мы с тобой сразу заснули, да?
— Моментально.
— Вот, — она хитро сощурилась. — Я всегда говорила, что самое лучшее средство для сладкого сна и крепкого здоровья есть только секс…
Мы вышли в коридор в одинаковых розовых пижамах и тут же заметили открытую отцовскую комнату, из которой долетел тихий бас, до того чудесно и мелодично исполнявший балладу, что мы сразу замерли и прислушались, у отца как всегда было прекрасное настроение:
— Браво! Брависсимо! — с восторгом закричала Оленька и стала бурно аплодировать, когда отец закончил.
— Браво! — подхватил я. — Браво!
Отец вышел в коридор в своём неизменном рабочем халате, запачканном красками и застывшими подтёками гипса, а в широких ладонях традиционно мял кусок пластилина.
— Ага-а-а, мои голубки проснулись! — пробасил он и низко поклонился словно актёр. — Спасибо! Всегда готов доставить радость!
— Как ваша голова, Юрий Семёныч? — спросила Оленька.
— Моя голова почти готова. Я с раннего утра уже ходил наверх в мастерскую, приготовил для неё ванночку и отборного мраморного гипса. Вот она моя головушка, — и он показал рукой в комнату, — прошу взглянуть, делаю последний штрих.
Оленька засмеялась:
— Да я не про эту голову, я про вашу! Как она после вчерашнего?
— А-а-а, — понял отец и схватился за лоб, — ты про эту… Трещит, душа моя, трещит и требует ремонта…
— Причём немедленного ремонта, — вставил я.
— Я вам дам «ремонт», ишь! — и Оленька погрозила пальцем. — Вы забыли, что сегодня едем к маме? Должны блестеть как огурчики!
— Душа моя, — объяснил отец и хлопнул себя по груди, — огурчик может быть солёным, малосольным… и ещё… самым плохим… как его?..
— Вялым, — напомнил я.
— Вот именно, Оленька, вялым, его необходимо вспрыснуть, и тогда он обязательно заблестит.
В голосе Оленьки прозвучали командирские нотки:
— Короче, господа! Вы должны быть свежими огурчиками без всякой посторонней помощи и явиться именно такими перед лицом моей любимой мамы! Ясно?!.