— Но… всё же… — отец умоляюще протянул руку и показал пальцами совершенно точную дозу стакана в сто пятьдесят граммов.
— Юрий Семёныч!!!
— Оленька, — вмешался я, — по-моему, ты слишком…
— Что слишком?!. — она удивлённо посмотрела на меня. — Ну-ка, ну-ка!!!
— «Что-что»… Я хотел сказать: слишком ущемляешь желания и стремления мужчин, которые женщина вряд ли может понять…
— Если вы настоящие мужчины, то переборите себя и потерпите, пожалуйста!!! У мамы наверняка будет что-нибудь эдакое!!! — и Оленька смачно щёлкнула по горлу.
— Ладно-ладно, голубки мои, только без ссор… — попросил отец. — С этим вопросом всё ясно, не надо обострений… Как насчёт другой головы, смотреть-то будем?
— Обязательно будем! — ответила она. — Вот это — будем!
Мне показалось, что ответ был не совсем искренним.
— Прошу вас! Заходите!
В комнате отца всегда царила атмосфера художественного беспорядка.
На столе, диване, шкафу, подоконнике и даже на полу лежали всевозможные наброски, зарисовки, эскизы на больших ватманах бумаги или просто на обычных листах, а то и на отдельных обрывках.
Разноцветные тюбики красок валялись щедрой россыпью у металлических ног мольберта, на котором висел незаконченный осенний пейзаж.
На высоких фанерных подставках создавались обнажённые фигурки пластилиновых людей: бегущих, сидящих, лежащих, обнимающих друг друга.
Куски пластилина то там, то сям были приляпаны к спинкам стульев, к дверцам шкафа и зеркалу — в зависимости от того, где в момент творческого раздумья стоял скульптор-художник и мял в руках свой рабочий материал.
— Прошу! — и отец подвёл нас к большому бюсту.
— Кутузов… — сразу догадалась Оленька и шагнула совсем близко к фельдмаршалу.
— Он самый! — ответил отец и звучно прочитал поэтические строки, обращаясь к великой голове. — «Барклай де Толли не нужен боле! Пришёл Кутузов бить французов!».
Оленька медленно обошла бюст, внимательно глядя на губы, ухо, прикрытый глаз, орден.
— Какие же вы, Ларионовы, скрытные… что сын, что отец… — проговорила она. — Я ведь как дорогой и близкий вам человек всё время спрашиваю: «Костик, что ты пишешь? Юрий Семёныч, что вы лепите?» Нет, они всё молчком, да молчком, «потом, да потом»…
— И правильно, душа моя! — заметил отец. — Зачем же рассказывать о деле, которое ещё не законченно, не написано, не создано? Зато вот сейчас ты сразу поняла суть головы!
— А вот мне никак не понятна ни суть, ни истина, — сказал я.
— Спрашивай, сын мой! Ответим!
— Зачем французскому посольству наш Кутузов?
— Я так думаю: они хотят знать и видеть своих победителей в лицо! А стоять Кутузов будет прямо в фойе, у входа и как бы сразу говорить входящему французу: «Помнишь, друг мусью, как в своё время я вас „мордой да и в говно?“».
— Юрий Семёныч! — взмолилась Оленька.
— А что «Юрий Семёныч»? Это, душа моя, крылатая цитата! Лев Толстой «Война и мир»! Конец третьего тома, последняя страница и последняя строчка! Можешь проверить!
— Обязательно, — улыбнулась Оленька, — вот только душ приму и сразу проверю! Чур, я первая в душ! Чур, первая! — и полетела, запорхала прочь и от нас, и от Кутузова.
— Ради бога!!! — в один голос крикнули мы. — Только не спеши, мы подождём!!! — и тут же притаились, прислушались.
Как только в ванной комнате захлестала вода, отец и я быстро шмыгнули на кухню.
Наши руки нетерпеливо схватились за дверцу холодильника и открыли её… наконец-то…
Стараясь не стучать и не звенеть, мы осторожно достали почти полную бутылку коньяка, тарелку с остатками закуски и тихо присели за стол.
Я мигом разлил по сто пятьдесят и вполголоса сказал:
— Ну, что… махнули по второй?..
— А во сколько у нас интересно была первая? — серьёзно спросил отец.
— В пять утра. Я тогда сразу за компьютер пошёл.
— А-а, да-да, а я сразу лепить Кутузова. Ночью помчались работать, — и он поднял палец вверх. — Допинг, сын мой… это не есть хорошо… Между прочим, Оленька права: надо перебарывать себя и терпеть… но… вчерашний ЗНАМЕНАТЕЛЬНЫЙ ДЕНЬ нам чуть-чуть разрешает… усугубить положение…
— И я об этом.
— Тогда побудем живы, сын мой.
— Побудем, — я решительно кивнул и еле слышно коснулся до его стакана.
Мы разом выпили…
Заботливые руки моей будущей тёщи украсили праздничный стол двумя бутылками водки «Путинка», бутылкой шампанского, тремя бутылками вина «Арбатское» и большущим пузатым графином кваса. Помимо спиртного так же поражало обилие закусок: красная икра, красная рыба, сыр, колбаса «Сервилад», шпроты, сайра, четыре вида салатов, отдельно нарезанные овощи, буженина, ветчина, паштет из гусиной и телячьей печени, селёдка «под шубой», маринованные грибы с морковью — глаза просто разбегались.