Выбрать главу

— О любви.

— Ступай и позови Ван Ши Нана.

Юй Цзе стремительно вышла.

Император потрепал за ухо спящую на подушке собачонку, и посмотрел на дверь, где уже смирно стоял слуга Ван Ши Нан.

— Ты как всегда очень скор, словно слышишь за дверью мои слова, — не совсем довольным тоном проговорил император.

Слуга промолчал и поклонился.

— Подойди к окну и посмотри во двор.

Ван Ши Нан засеменил к окну, отдёрнул штору и стал смотреть.

— И что ты видишь?

— Котлы с водой, — спокойно ответил слуга.

— Ещё.

— Колесо для ломки костей.

— Ещё.

— Беседку с пиалой для яда.

— И что бы ты выбрал?

— Ничего.

— Как «ничего»? А если бы я приказал тебе? — в голосе императора прозвучали повелительные нотки.

— Не вижу причины, — смело ответил Ван Ши Нан и повернулся к нему, — я служу вам честно и преданно.

Император хмыкнул и ответил:

— А мне кажется… что честность и преданность ты слегка омрачил…

— Чем же?

Император теперь буквально выкрикнул:

— Своим чрезмерным вниманием к моей любимой наложнице Юй Цзе!

— Я верен вам как старый пёс, готовый не пить и не есть ради вашего здоровья и процветанья, император. Не стоит слушать глупую девочку.

— У меня, Ван Ши Нан, для моих ушей есть источники посерьёзней, чем глупая девочка!

— Придворные Мандарины?

— Ты слишком дерзок, чтобы я отвечал тебе!

— Моя дерзость не выходит за пределы того, что каждый день я снимаю пробы с вашей пищи, ваших напитков и ваших мазей, чтобы не допустить отравления императора хитромудрыми Мандаринами. И вы прекрасно знаете об этой моей… дерзости… — слуга поклонился.

Император помолчал и покрутил головой, разминая шею, а потом сказал уже несколько щадящим тоном:

— И всё же, Ван Ши Нан, чтобы ты выбрал из этих трёх вариантов, коснись вопрос твоего наказания: быть сваренным заживо в котле? быть заживо раздавленным колесом? или войти в беседку и выпить пиалу с ядом?

Слуга молчал и глядел себе под ноги.

— Я же не тащу тебя во двор, Ван Ши Нан, я просто требую простого ответа.

— Вошёл бы в беседку… — через силу ответил слуга.

— Так вот, я не желаю тебе даже этого, поэтому очень прошу: утихомирь свой жаркий пыл старого жеребца к моей юной наложнице Юй Цзе, — и тут же спросил совсем о другом. — Как там утренний чай? Готов?

— Готов.

— Идём же.

Ван Ши Нан развернулся и первый пошёл к двери.

Открыв дверь, он шагнул в сторону, учтиво пропуская вперёд императора…

Соседняя комната была большой и просторной.

На полу лежал пёстрый дорогой ковёр.

С потолка свисали голубые и лёгкие драпировки, напоминая застывшие морские волны.

Все стены были украшены мечами, кинжалами и круглыми щитами, с блестящих поверхностей которых глазели барельефы тигров, львов, леопардов и драконов.

У каждой из трёх дверей комнаты находилось по два стражника с тонкими и длинными пиками. Как только вошёл император — стражи порядка, словно заведённые механические болванчики, одинаково потоптались на месте в знак приветствия, подняли пики и снова замерли.

По обе стороны открытого окна красовались в шёлковых платьях особо приближенные Мандарины — человек десять. Они поклонились и застыли в подобострастных позах.

В центре комнаты, куда сразу направился император, выделялся круглый инкрустированный стол с чайным императорским прибором, большим белым кувшином с утренней росой и пузатым заварным чайником, из носика которого струился пар.

Император сел за стол в широкое удобное кресло и одними глазами дал команду Ван Ши Нану.

Тот подошёл, привычно взял пиалу и немного налил из чайника тёмной пахучей жидкости, затем поднёс ко рту и начал пить мелкими глотками, делая после каждого небольшую осознанную паузу.

Император, затаив дыхание, нетерпеливо ждал, но старался казаться спокойным и безразличным…

* * *

Я увлечённо и до страшного самозабвения стучал по клавишам компьютера, буквы скакали и собирали мои мысли на белой странице монитора в яркие, звучные предложения, а губы без устали шептали:

«…Император, затаив дыхание, нетерпеливо ждал, но старался казаться спокойным и безразличным…».

Мной овладела огромная радость творчества; она заставила сладко потянуться, поднять руки вверх, потом расслабиться, откинуться на спинку стула, уставиться в потолок, затем вскочить и с удовольствием подумать о том, что всё даже очень недурно получается.

В квартире никого не было. Оленька уехала на репетицию, отец — в Союз Художников, и я начал бродить туда-сюда в своих раздумьях, зашёл на кухню, выпил воды из графина — хотя совсем не хотел этого, машинально открыл холодильник и проверил его содержимое — сам не зная зачем, вышел в коридор и стал ходить по нему.