— Оленька, какую «заяву»? Заявление. «Заява», «малява» — блатной, тюремный жаргон. Как начинающий писатель и влюблённый не только в тебя, но и в русский язык, я хочу, чтобы его уважали, — и очень грозно потряс пальцем. — Мы идём подавать заявление.
— Ах ты противный! — и дала мне в лоб неслабый щелчок. — Своему блатному дружку Майклу бывшему однокласснику ты, однако, не делаешь замечания! Я же помню, как он сюда приезжал и как шпарил на своём тюремном языке — о-го-го, будь здоров!
— Во-первых, он отсидел пять лет, и делать ему замечания уже бесполезно, а во-вторых, мне было нужно от него всего несколько хлёстких специфических слов для героя моего прошлого рассказа, ты же знаешь.
— Ладно-ладно: «специфических»: считай, что оправдался!
— Конечно, — довольный ответил я. — А вот ты, пожалуйста, скажи так, как следует, ты же не Майкл.
— Хорошо-хорошо, скажу: мы идём подавать заявление, о котором Костик совсем забыл, утонув в своём романе!
— Перестань, Оленька: просто увлёкся, разогнался, заработался… — и я чмокнул её в губы, обняв за попку и прижав к себе.
— Пусти-пусти, противный! — закричала она и в шутку, и всерьёз. — Почему ты всегда выключаешь компьютер, когда я подхожу и хочу почитать?!. — и плаксиво скривила рот. — Ты почему всё время прячешь от меня свой роман?!.
— Оленька, читать ещё рано, я не закончил.
— Хотя бы название можешь сказать?!.
— Нет.
— Понятно! Тогда вот что: даю семь минут на контрастный душ и чашку кофе!
Я засмеялся, хотел снова чмокнуть в губы, но был тут же остановлен:
— Куда-а-а?!. Время пошло! — и Оленька властно показала на дверь.
Я покорно вышел, подняв руки.
Спортивный интерес моей девчонки был превыше всего, тем более что Оленька действительно — спортсменка. Оставшись одна, она мигом включила сетевой адаптер, нажала стартовую кнопку, и монитор начал светиться, готовясь к работе.
— Ну, давай-давай! — торопила она, наклонившись над ним. — Давай, дорогой ты мой!
Компьютер подумал и выдал окошко серого поля, над которым моргали слова:
ЧТОБЫ НАЧАТЬ РАБОТУ, ВВЕДИТЕ СВОЙ КОД!
— Ага-а-а! — поняла она. — Наш Костик заблокировался! Ладно, сейчас мы тебя… — и быстро застучала по клавишам, загнав в серое поле несколько точек, а потом кликнула «мышкой».
Однако компьютер выдал новую фразу:
ВЫ ЗАБЫЛИ СВОЙ КОД?
Недовольно надув щёки, она стёрла точки в сером поле, стала набирать другие, снова нажала «мышку», но в ответ получила всё то же:
ВЫ ОПРЕДЕЛЁННО ЗАБЫЛИ СВОЙ КОД!
— Да пошёл ты… — огрызнулась Оленька, — а ну-ка, давай: год рождения Костика…
Пальцы неутомимой «взломщицы» застучали по клавишам, и серое поле заполнилось новыми точками.
Умный компьютер перестал издеваться и начал помогать:
ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬ СВОЙ КОД, НАЖМИТЕ ОПЦИЮ «ПОМОЩЬ». В ТРЕТЬЕЙ ГРАФЕ ПОСТАВЬТЕ СВОЙ ЛОГИН, А В ЧЕТВЁРТОЙ ГРАФЕ ВВЕДИТЕ КОД ВАШЕЙ ЭЛЕКТРОННОЙ ПОЧТЫ.
— Ты обалдел?!. — крикнула Оленька. — Ты мне сначала дай этот логин Костика и код его электронной почты, тогда я тебе ввиду… с большим удовольствием ввиду…
Она села на стул, задумалась и вскоре сообразила:
— А может: он поставил число моего дня рождения?.. — и набрала новую версию точек.
Но компьютер настойчиво повторил:
ЧТОБЫ ВСПОМНИТЬ СВОЙ КОД, НАЖМИТЕ ОПЦИЮ «ПОМОЩЬ».
— Ты надоел мне хуже горькой редьки!!!
А в этот момент я как раз распахнул дверь, стоя на пороге в застёгнутой куртке, и всё прекрасно услышал.
— Неужели?.. — растерянно сказал я, валяя дурачка. — А чего тогда в ЗАГС идём?..
Оленька вскочила, вздёрнула тонкие бровки и как ребёнок заныла:
— Ты же старше меня, Костик… мне какие-то двадцать один, а тебе скоро двадцать шесть, а ведёшь себя как мальчишка… До твоей писанины просто не добраться: мне же интересно, а вдруг я чего подскажу…
— Я, между прочим, уложился вовремя и теперь жду тебя. А что касается писанины — полдела никому не показывают, вот так.
Я подошёл и выключил компьютер.
Она вдруг крепко обняла меня и теперь уже сама подставила губки.
— Как же я люблю тебя, мой жадный и противный писатель… — ласково прошептала Оленька, и большие карие глаза покрылись влажной блестящей поволокой, — всё забрал себе и ничего не хочет показать своей Оленьке: а я всё равно люблю… мой справедливый и умный…
Она была очень красивой, безумно стройной девушкой, как и подобает спортсменке по художественной гимнастике — не лицо, а картинка, не фигура, а классика.