Хлеб поджарен идеально: не подгорелый и не как бледная немочь, и Шерил знает, что масло я люблю намазывать сама. Кекс к чаю — свежий, еще чуть теплый. Глядя вниз, я замечаю, что Шерил сменила обувь: на ней лодочки без каблука, в которых ступни кажутся меньше и элегантнее. На пальцах больше нет колец. Как ни странно, от этого она кажется моложе.
— У меня перерыв через десять минут, — говорит она. — Можем поболтать.
— С удовольствием.
Надеюсь, между нами все осталось по-прежнему. Знаете, я никого не сужу и совершенно не стала думать о ней хуже. Надеюсь, она это знает.
В туфлях на плоской подошве ее походка становится не слишком грациозной. Шерил очень прямо держит спину. В ней сегодня чувствуется какая-то ярость, но не то чтобы злость. Надеюсь, она не думает, что я хочу залезть к ней в душу. Наблюдая за ней, я думаю, что она мне кого-то напоминает, но не могу понять, кого именно.
Одиннадцать Сорок. По нему можно часы проверять. Он стоит в очереди рядом с другими людьми — они оба завсегдатаи, молодая пара с ребенком, — и берет свой обычный заказ. У него в петлице красная гвоздика — может, сегодняшний день для него чем-то отмечен. Может, годовщина или день рождения. Он идет к своему постоянному месту, но оно занято: там сидит краснолицый мужчина, ест колбаски с поджаренным хлебом и яичницей-болтуньей и читает «Миррор». Одиннадцать Сорок оглядывается, и я понимаю, что за моим столом есть свободное место. В любой другой день я пригласила бы его сесть рядом. Кафе почти забито. Но я не забываю о Шерил. Я отворачиваюсь и краснею, а он спрашивает у сидящей поблизости женщины, свободно ли место напротив нее. Она что-то равнодушно бормочет набитым булкой ртом.
Не знаю, что со мной такое сегодня утром. Может, потому что не выспалась или из-за всех вчерашних сюрпризов. Я чувствую себя тусклой и серой, как небо. Что-то изменилось; обычно здесь мне становится легче — оттого, что я смотрю на людей, слушаю их разговоры, втягиваю запах бекона, свежего кофе и булочек. Здесь кипит жизнь. Завтра я пойду к Полли в дом престарелых «Поляна»; там завтрак пахнет ужасно — кислым молоком и прогорклыми кукурузными хлопьями; запах почти младенческий, но какого-то древнего, хворого младенца, чьи руки, похожие на клешни, вцепляются в рукав моего хорошего красного пальто, не оставляя надежды на будущее.
Вчера ночью я не могла заснуть. В моем возрасте это довольно обычная вещь, и, когда это случается, я иногда встаю, завариваю себе чай, читаю или выхожу прогуляться вокруг квартала. Это не часто помогает, но по крайней мере создает иллюзию, что я использую время, а не убиваю его; словно мне бесплатно досталось несколько часов сверх нормы.
Полли слишком много дремлет. Может, это компенсация за то, что я не могу спать; но я подозреваю, что ее чем-то подпаивают, чтобы не шумела. Я приношу ей ночные рубашки с кружевами и стеганые халаты, но в доме престарелых «Поляна» процветает воровство, потому что никто не помнит своих вещей. Одна женщина постоянно надевает три полных комплекта одежды, один на другой, чтобы точно никто не украл.
Когда я прихожу навещать Полли, я стараюсь разыскать ее одежду. Захожу во все комнаты и проверяю под кроватями. Миссис Макаллистер хуже всех: она прячет вещи или надевает на себя, поэтому отбирать их бывает очень трудно, но я не допущу, чтобы Полли стала как все прочие. Я всегда заставляю ее вставать и одеваться. Я приношу ей одежду: нормальные туфли, чулки, костюмы. Я отношу их в химчистку, когда надо, а на подкладку пришиваю метки с именем.
Должно быть, все дело было в том, что я задумалась о Полли. Как бы то ни было, я опять проснулась в два часа ночи и не могла уснуть. Мне не хотелось ни смотреть кино, ни читать, а для чая было слишком рано, так что я встала, оделась и вышла. В это время обычно все затихает, пабы закрываются, улицы прохладны и пустынны. До «Теско» всего около мили, и я иногда люблю туда прогуляться, посмотреть на фонари над стоянкой и на людей, ходящих по торговому залу. Кафе в это время, конечно, закрыто. Но сам супермаркет работает круглосуточно. Мне это почему-то нравится; мне становится спокойней оттого, что кто-то работает: пополняет запас товара на полках, подсчитывает его, печет булки к утреннему наплыву покупателей. Они не видят, как я заглядываю в окно, а я их вижу: начальников отделов, продавщиц, кассиров, уборщиков и тех, кто расставляет товар на полках. Иногда я вижу одного-двух покупателей: мужчина берет молоко и туалетную бумагу; девушка — замороженную пиццу и пару упаковок мороженого; пожилой человек — собачью еду и хлеб. Интересно, почему они приходят так поздно. Может, им не спится, как мне. Может, они работают в ночную смену, а может, им нравится выглядывать из теплых желтых окон и думать, что кто-то стоит снаружи.