„В тот момент очень многое совпало: наша врожденная борзость, оптимизм, вера в себя, — вспоминает Бегунов. — Это был наш самый мобильный звездный состав. Не в плане рок-звезд, как это сейчас называется, а в плане того, что мы безумно нравились друг другу, и нам жутко нравилось вместе играть“.
В отличие от наркологических сессий большинства современных рок-групп единственным стимулятором „Чайф“ в процессе этой работы был т. н. „чай второго сорта“, мерзостный вкус которого попросту не поддается описанию. Этот „напиток богов“ заваривался в кофеварке „Бодрость“, обладавшей уникальной способностью превращать любое дерьмо в отменный сургуч. Не случайно в аннотации к альбому не без иронии упоминались Зугдидская чаеразвесочная фабрика и чайный завод имени Зураба Соткилавы.
Несмотря на то, что вся обработка звука производилась на шипящем эквалайзере „Электроника“ и пружинном ревербераторе „Tesla“ (внутри которого периодически происходили микровзрывы), „Чайф“ умудрялся добиваться вполне пристойного гаражного звучания. На пленке оказался зафиксирован максимализм и юношеский задор людей, которые никого и ничего не стеснялись, а просто рубились в студии насмерть. Глаза музыкантов полыхали бешеным огнем, дыхание учащалось, организм излучал энергию, а большинство композиций было пропитано бесшабашной удалью и здоровым стебом. „Там действительно получилась живая музыка, сыгранная очень искренне и пронзительно, — вспоминает Алексей Густав, для которого это был звукорежиссерский дебют. — Такого простого и энергичного рок-н-ролла тогда у нас было очень мало. Энергия в студии била через край, и когда настало время сводить альбом, мне пришлось выгнать музыкантов из подвала — во избежание кровопролития на тему „почему не слышно мой инструмент?“. И буквально за три дня я с Нифантьевым все это веселье смикшировал“.
За неполные две недели группе удалось записать около двух десятков композиций, которые затем были разделены на два альбома — „Дерьмонтин“ и „Дуля с Маком“. Первый из них получился более впечатляющим и со временем стал классикой раннего „Чайф“. Название придумал Бегунов, умышленно написавший слово „дерматин“ с тремя орфографическими ошибками.
„Возможно, „Дерьмонтин“ оказался таким рок-н-ролльно-разгильдяйским альбомом, потому что отражал наше отношение к окружающему миру, — говорит Шахрин. — Мы в то время еще работали: кто в ментовке, кто на стройке, но изнутри нас все достало до крайней точки, и поэтому протест, который присутствует на альбоме, совершенно искренний. Из нас это перло на каждом шагу.
Сегодня мы уже не пишем подобных песен, потому что это будет вранье. А тогда все это было очень честно“.
Открывался альбом рок-н-ролльным „ванькой-встанькой“ — подъездной по духу композицией „Шаляй-Валяй“. „Мы не будем больше пить, материться и курить“ — и все это на фоне звона стаканов, сдавленного смеха и вполне различимых реплик: „хлебу-то дайте!“. Дальше — больше.
„Пост-бит-недо-панк“ в версии „Чайф“ был представлен несколькими рок-н-роллами („Четверть Века“, „Рок-н-ролл Этой Ночи“), псевдонаркоманской лирикой („Гражданин Ширяев“), панком („Белая Ворона“), ритм-энд-блюзом („Твои Слова“) и распевными фолк-песнями („Вольный Ветер“, „Вместе Теплей“, „Шаляй-Валяй“), наиболее достоверно отражающими такое аморфное понятие как „русский рок“…
…В завершении рассказа о „Дерьмонтине“ нельзя не упомянуть еще два эпизода, отражающие моральный дух группы в те времена. Дом культуры, в котором происходила запись, принадлежал заводу „Уралобувь“ — передовому соцпредприятию, прославившемуся на всю страну своими кирзовыми сапогами. Найденный Густавом подвал формально служил репетиционной базой для духового оркестра вышеназванного завода. Обнаружив в подвале оставленную „духовиками“ трубу, Шахрин, который весьма смутно представлял технологию использования духовых инструментов, дунул в нее так, что все вокруг стало рушиться и падать, включая Бегунова, который чудом не сломал себе ногу.
Шахрин был человеком без комплексов. Одухотворенное соло на трубе в „Гражданине Ширяеве“ незатейливо переходило в автономный инструментальный номер „Балалайка-Блюз“, во время которого идеолог „Чайфа“ излил всю свою душу.
Поскольку не все в группе одинаково уверенно владели инструментами, дефицит мастерства „Чайф“ с немалым успехом компенсировал самоотдачей и дерзкой непосредственностью. Что касается „профи“ Назимова, то когда при температуре 30 градусов от него стали требовать играть в бешеном темпе „под панк“ „Белую Ворону“, он, предвидя конечный результат, неожиданно забастовал.
„Из вас Sex Pistols, как из дерьма пуля, — беззлобно огрызался он, сидя в душной кабине, завешанной шторками и рейками.
— Ну будьте же вы реальными людьми!“
В итоге „Белая Ворона“ (с фразой „приходи ко мне ночью, будем слушать „Маяк““), окаймляемая мелодией из наутилусовского „Алена Делона“, записывалась следующим образом. Гитары играли быстрее, чем надо, барабаны замедляли темп, не успевая ввязаться в подобную мясорубку, а бас Нифантьева безуспешно пытался сгладить очевидные темповые диспропорции. Со стороны это выглядело как безумная пародия на панк, воспринимавшаяся однако участниками записи как нечто вполне самодостаточное и аутентичное.
„Для „Чайфа“ в тот период сложные ритмы были такой же неразрешимой проблемой, как и теорема Ферма, — вспоминает Назимов. — Для них „другой ритм“ и „другой гимн“, отличный от четырех четвертей, означал немалые муки. Я с немыслимыми боями добился усложнения ритмического рисунка в песне „Вместе Теплей“. И когда они в очередной раз ошиблись, сказал: „Ребята! Я вас поздравляю! Музыка King Crimson вам не грозит! “
Никто из музыкантов на подобные реплики не обижался. С юмором, в отличие от сыгранности, проблем у „Чайфа“ не возникало никогда».
…Я был в том жарком подвале. Густов позвал меня послушать материал, было душно, хотелось на улицу. Но материал не отпускал, как не отпускает он и сейчас, когда внезапно я вдруг начинаю его переслушивать — такое бывает, как и со всей старой музыкой!
А в «Чайфе» опять случились перемены. Как раз осенью барабанщик «Чайфа» Алик Потапкин ушел в армию, и Зему позвали на его место. Назимов не согласился: будучи профессионалом, он хорошо представлял то будущее, какое ему может предложить «Наутилус», и какое — «Чайф». Вот только для «Наутилуса» наступали невнятные времена, которые привели к нескончаемой смене составов, а потом и ликвидации группы. «Потом я думал, — говорит Назимов, — играл бы в „Чайфе“ — до сих пор бы играл». Но надо было что-то делать с «Чайфом». Не мог Зема просто так взять, сунуть палочки за ремень и уйти. И он, будучи чуваком классным и порядочным, привел на свое место Игоря Злобина, который сел за барабаны «Чайфа» на несколько ближайших лет. И не просто привел: показывал ему партии, натаскивал, подсказывал, передал ему эстафету и удалился в кубрик подводной лодки.
Злобин действительно был парнем прикольным, хотя и мажористым, но это не мешало ему нормально сойтись с ребятами совсем иного социального происхождения и круга общения. Близко я познакомился с ним уже во время пресловутой поездки во Владивосток, куда Шахрин позвал меня, зная, как мне хочется опять побывать в городе своего отрочества. Это была вдобавок и последняя поездка с Густовым, который и сейчас далеко не прост, а по молодости так вообще был ну очень сложным, как и большинство из нас. Ну, и именно Густов поучаствовал с нами во Владивостоке, со мной и с Шахриным, в одном небольшом и увлекательном приключении.