Так получилось, что мы решили воспользоваться любезностью одного из моих дальневосточных родичей, предложившего совершить однодневный круиз по Амурскому заливу на яхте. Яхта называлась «Плутон», была приписана к Тихоокеанскому высшему военно-морскому училищу, где мой родич преподавал что-то очень секретное. Яхта была водоизмещением в четверть тонны, имела кубрик, но не имела гальюна; в экипаж ее в тот день входили капитан первого ранга (мой родич, который руководил всем процессом), капитан второго ранга (который отвечал за паруса), капитан третьего ранга (который отвечал за рыбалку, а также за маршрут и его прохождение, то есть был у руля) и младший брат капитана третьего ранга, который отвечал за все остальное, то есть был юнгой тире мальчиком на побегушках.
Мы вышли из Спортивной гавани, потом попали в штиль, потом дождались ветра, а параллельно научились оправляться с борта. Заодно мы ловили камбалу, позже мы еще раз ловили камбалу (уже в другом месте), еще позже мы снова ловили камбалу (большую, в третьем месте), а потом мы подошли к берегу Русского острова.
Стоял восемьдесят восьмой год, и Русский остров был закрытой военной базой. На мачте нашей яхты развевался вымпел Военно-морского флота, но документов о том, что нам можно подходить к берегу закрытой военно-морской базы, не было. Но мы пристали; капитаны стали варить уху, а мы — Шахрин, Густов и я — все-таки сошли на этот закрытый военно-морской берег.
Тут и произошло уже упомянутое приключение. Пока мы с Шахриным бродили по мелководью и ловили черных и длинно-игольчатых морских ежей, морских же, соответственно, звезд и собирали какие-то ракушки, которые должны были развлечь в сухопутном Екатеринбурге наших малолетних тогда детей, Густов пошел в прибрежные заросли лимонника и прочей сверхгустой растительности, покрывавшей остров.
Пошел и пропал.
Уже капитаны пришли за нами на берег, говоря, что уха готова, пора ее съесть и идти (яхта не плывет, она ходит) обратно в Спортивную гавань города Владивостока, только где вот этот ваш, длинный, лохматый и тощий?
Длинного, лохматого и тощего не было поблизости.
Капитаны напряглись — как раз в это время (что-то около пяти то ли шести вечера) по близлежащим сопкам должен был шастать патруль, неподалеку находились и знаменитые ныне артиллерийские склады, и столь же теперь знаменитый местный дисбат. Капитаны же были в чинах и уже не очень трезвые, да еще и без разрешения приставать к острову. И нам всем надо было обратно на яхту, а Густов…
Густов пропал.
Кричать его было нельзя — могли услышать, а найти в непроходимых зарослях лимонника и прочей приморской растительности — невозможно. Оставалось одно: ждать — до сумерек, до подхода патруля, до ареста и помещения всех в местную каталажку.
Капитаны напряглись еще больше, но тут из зарослей, отчего-то отфыркиваясь, как тюлень, выплыл Густов. Выплыл и сказал, что, мол, упал в яму и долго не мог выбраться. Шахрин посмотрел на него долгим и тяжелым взглядом, который не предвещал ничего хорошего, но капитаны, крепко матюгнувшись, быстренько повели нас на яхту, настороженно озираясь по сторонам.
Бог миловал, мы съели уху и пошли обратно. Поднялся ветер, качало яхту, качало нас; приключение осталось без последствий.
Между прочим, в какую-то нашу встречу Густов убеждал меня, что ни в какую яму он не падал, а убегал по склону сопки от патруля, хотя мне кажется, что вариант с ямой более реален, ибо Густова в яме я могу представить, а скачущим, как Рэмбо, между густыми зарослями — нет.
Хотя какая разница — была яма или ее не было, просто еще тогда, на берегу, когда взволнованные капитаны торопили нас скорее убираться на яхту, а Шахрин посмотрел на Густова этаким долгим и тяжелым взглядом, мне показалось, что отношения их в дальнейшем ничем хорошим не закончатся.
Высушенный же, но все еще покрытый длинными и черными, хотя от времени и ставшими хрупкими и ломкими иголками морской еж, извлеченный в тот день из воды у берега Русского острова, все еще украшает одну из моих книжных полок.
…Иногда мне кажется, что именно в тот день, на борту малюсенькой яхты «Плутон» в голову Шахрина и пришла идея акции, получившей потом название «Рок чистой воды», после чего судьба «Чайфа» опять изменилась, да и вообще все для них изменилось — они познакомились и стали работать с Димой Гройсманом.
Лихие девяностые-1
Время шло, но как-то все было странно. Прямо по тексту Шахрина: «Я думал, будет хорошо, а вышло не очень»… Вроде бы, вот она, свобода, но что-то не так уж много концертов, как хотелось бы, и опять все смутно и неясно, и возникает вопрос — что делать дальше?
Да еще стали уходить друзья. Первым, в 1988 году — Саша Башлачёв. В 1990-м — Цой. Ну, а в самом конце августа 1991 года — Майк. («Чайф», кстати, прекрасно играет каверы на его песни, особенно аутентично и возбужденно у них получается «Пригородный Блюз № 1»).
Страна менялась и изменилась. Менялось все и в «Чайфе». Менялись люди, появлялись новые альбомы.
Пришедший в группу Злобин потянул за собой и гитариста Пашу Устюгова, привыкшего играть хард, звучание «Чайфа» стало заметно тяжелее, слышно это особенно хорошо на зальном альбоме «Лучший Город Европы». Записан на благотворительных концертах в свердловском Дворце Молодежи, кроме песни «Лучший Город Европы», записанной на свердловском телевидении. Альбом был выпущен на магнитной ленте. Тираж составил 500 коробок, каждый экземпляр включал в себя буклет, фотографии и рецензии на песни. Издавать альбом «Лучший Город Европы» на компакт-диске группа не планирует, так как треки с него включены бонусами в CD-версии альбомов «Дуля с Маком» и «Дерьмонтин».
В 1989 году из группы ушел Леша Густов, в качестве оператора его заменил тоже Леша, но Жданов, на какое-то время за пульт можно было не беспокоиться. Но тут опять встала проблема с барабанами. Злобин на самом деле не очень любил рок-н-ролл в том первозданном его виде, к которому тяготел тогдашний «Чайф». Да и сманил его в группу на свое место Назимов из культовой свердловской команды «Апрельский Марш», которая действительно была намного ближе к King Crimson, чем к тем Sex Pistols. И решил Игорь Злобин, что с него хватит.
И тут возник из временно-пространственного небытия Валера Северин. Для Шахрина он был «свой» — дружили еще в армии, потом встречались время от времени. Вова знал, что на Северина можно положиться, а в тот момент это было очень важно. К тому же, Северин был опытный музыкант. Со стажем.
Происхождение свое ведет Валера из шахтерского поселка 3-й Северный, бокситовые рудники недалеко от городка Североуральска. Поселок — тысяч пять населения, рабочие на шахте и «обоз» при ней. Горы, лес, красиво… В местном клубе лет в пятнадцать Валера в первый раз исполнил на танцах «Шизгару» на «сингапурском языке» (это очень похоже на английский, но самодельное). Что простительно, поскольку занимался Валера не музыкой или иностранными языками, а боксом. Потом учился в Североуральске в ГПТУ-31 по специальности шофер-автослесарь, а в родном 3-м Северном был, естественно, руководителем ансамбля. На ритм-гитаре играл.