— Товарищ Зимин всегда лично знакомится с новыми членами партии, — сказал Феде секретарь. — Пройдите в кабинет.
Зимин сидел, за столом и разбирал бумаги. Федя назвал себя, и Зимин, внимательно, оглядев его, улыбнулся.
— Знаю, был у меня вчера директор МТС, говорил. Потолковать нужно, друг, да сегодня ничего не выйдет: уезжаю сейчас. А-а! — воскликнул он вдруг. — Вот и наша «гроза комсомольская»! Познакомься, товарищ Голубев.
— Да мы уже знакомы, — услышал Федя и быстро обернулся.
В кабинет входила Катя. В шелковистых волосах ее запутались две рогулечки хвои. Лицо было разгоряченное и свежее, точно росой умытое. Федя смотрел на нее изумленно и радостно.
— Ну, здравствуй! Я тебя еще вчера узнала… с лодки. Смотрю: стоит на берегу, как семафор. — Она крепко пожала ему руку, и глаза ее приветливо встретились с его глазами.
— Из Красного Полесья? — спросил Зимин.
— Нет, в лесу просидели.
— Всю ночь?
Катя кивнула.
— И понимаешь, только когда на дорогу выбралась, почувствовала, что сильно продрогла. Туманище в лесу был… брр… жуткий. Ты посиди, корреспондент, я сейчас.
Она указала Феде на диван, а сама села к столу.
— Оставить Марусю так нельзя, — сказала она Зимину. — И жалко и обидно… Такое равнодушие ко всему… Глупо как-то… Она ведь умная, и душа у нее светлая такая, порывистая… Вот видишь, есть еще, оказывается, у нас комсомольские организации, в которых так хорошо все, что «мух ловить и то веселее». — Она раздраженно бросила на стол карандаш.
Зимин внимательно всматривался в ее побледневшее лицо.
— Не убедила?
— Пока еще нет, — призналась Катя. — Одних слов здесь мало, Зимин. Что-то еще надо придумать… А комсомолка из нее хорошая будет.
— Думаешь?
— Конечно.
Федя слушал их разговор и все никак не мог прийти в себя от смущения. Он представлял себе Катю все такой же худенькой, скорее девочкой, чем девушкой, и думал, что встреча у них произойдет такая же непосредственная и веселая, как тогда. И вдруг…
Это непонятное смущение и сковывало его и злило: «Дурацкий вид, наверное, у меня: как у пушкинского старика, когда тот пришел от золотой рыбки и увидел новую избу».
— А что случилось с ней? — спросил Зимин.
— Так… После расскажу.
В кабинет вошел Озеров. Встретившись глазами с Катей, он смущенно проговорил: «Ах, да…» — и повернул обратно.
— Ой, нет! Обожди-ка! — Катя поднялась со стула, но предрика, не оглянувшись, хлопнул дверью.
Зимин расхохотался.
— Улепетнул, — с досадой вырвалось у Кати. — Неспроста это он так.
Она подбежала к двери, распахнула ее и крикнула:
— Озеров! Слышишь? Я сама к тебе сейчас приду!
— Видал, механик? — Зимин подмигнул. — Неправду я сказал про «грозу комсомольскую»?
— Ты знаешь, в чем дело? — прикрыв дверь, встревоженно спросила его Катя.
— Догадываюсь.
— И главное, вчера ведь весь день в лодке рядом со мной сидел и — ни слова.
— Понимаешь, товарищ Голубев, — обратилась она к Феде, — этот предрик… На каждом шагу от него тормоз, каждую копейку приходится у него зубами вырывать. Хлопнул дверью… Ну, да все равно далеко не убежит.
— Вот-вот, запомни, механик. Смотри, чтобы и тебе не пришлось, как предрику, от нее бегать.
Катя скосила на Зимина засмеявшиеся глаза и взяла Федю за руку.
— Пойдем, а то секретарь потом скажет, что мы у него отняли дозарезу нужные минуты.
— На-днях я буду у вас в МТС, — пообещал Зимин, поднимаясь из-за стола.
В дверях общего отдела райкома толпились колхозники, громко о чем-то споря.
— Смотришь, как потолстела, — перехватив удивленный федин взгляд, улыбнулась Катя. — Ой, Федя, здорово! Старые платья не годятся, приходится новые шить. Разор один… — Глаза ее были все такие же — голубые, искрящиеся, но в веселом вихре золотистых точечек мелькало что-то трудно уловимое, придававшее взгляду выражение затаенного лукавства.
— Ты и тогда была такая же, но тогда… тогда ведь была совсем молоденькой, — проговорил он сбивчиво, смущенный ее взглядом. — А теперь… как бы это сказать.
Катя засмеялась. Подойдя к окну, она присела на подоконник. Федя сел рядом.
— Не сердишься, что я тебе тогда на письмо не ответила?
— Нет. Разве на тебя можно сердиться! А почему не ответила?
— Из-за твоего художества. Удружил, нечего сказать! Житие какой-то советской великомученицы Екатерины сочинил. Можно подумать, что у комсомолки Волгиной пятьдесят голов и сотня рук! Что же, по-твоему, я одна все это сделала? После твоего очерка стыдилась людям в глаза смотреть. Ведь девчата могли подумать, что это я тебе сама все так рассказала. Ох, и злилась же я!