Они примыкали к любой стороне, которая их заказывала… однако клиенты диверсантов особо этим не возмущались. Можно сказать, таким образом поддерживался баланс спроса и предложения.
Однако долгая война… подошла к концу.
Стоило воцариться миру, как теперь уже бесполезных диверсантов стали называть «бесчестными шавками».
Вероятно, отчасти на общественное мнение повлияли высокопоставленные люди, опасавшиеся силы диверсантов. Те прекрасно знали, как устроить бунт или восстание. Каждая страна, прибегавшая к услугам диверсантов, хорошо осознавала, с какой «угрозой» имеет дело.
Так или иначе, вместе с окончанием войны диверсанты потеряли свое место в мире.
Более того, государи сменили милость на гнев, разгромили практически все деревни и вынудили многих диверсантов уйти в бега.
К их числу относился и Тору Акюра.
Точнее, к числу личинок диверсантов.
Война закончилась еще до того, как он смог отправиться из деревни Акюра на свое первое задание.
Бесчисленные навыки, которые он осваивал с самого рождения, оказались, по сути, запечатаны, поскольку проявиться могли лишь на поле боя.
Ради чего он родился?
Ради чего он жил?
Тору все опостылело. Он проживал дни бесцельно, нигде не работая.
И тогда ему… повстречалась девушка по имени Чайка.
В ходе событий, которые им довелось вместе пережить, Тору узнал несколько фактов.
Первый — что она собирает разделенные на части «останки» отца.
Второй — что ее отец был императором Газом, некогда ключевой фигурой долгой войны.
Третий — что существует организация под эгидой нескольких стран, пытающаяся поймать принцессу Чайку.
Четвертый — что, если ей удастся стать законной наследницей и восстановить Империю Газ, мир может снова вернуться в эпоху войны.
И так далее.
Тору воспринял их с радостью.
Война была ему по нраву.
Его куда больше устроила бы военная пора, нежели этот спокойный мир, в котором ему нет места. Присоединившись к Чайке, которую наверняка сопровождали бы конфликты и потасовки, он смог бы распрощаться с праздными днями, притуплявшими его умения.
Таким образом, Тору на пару со своей сводной сестрой-диверсантом Акари стали спутниками Чайки.
Однако…
Гленн Донкервурт считал, что люди устроены на удивление разумно.
Ребенком он полагал, что жить в холмах практически невозможно. Переменчивая погода атаковала то зноем, то стужей, склоны вынуждали тратить на себя все силы, скалы и обрывы таили в себе опасность, а вдобавок к ним опасаться стоило многих животных и растений, которые там селились и росли.
В те времена он искренне верил, что люди по природе своей не могут жить в холмах.
Однако жизнь заставила его взять в руки лук, бродить по холмам и прятаться в опавших листьях. Раз за разом повторяя одни и те же действия, Гленн привык к жизни в холмах.
Более того, он прекрасно к ним приспособился.
Его знали не только как «великого лучника», но и как «дьявола холмов». И действительно, Гленн был настоящим гением, когда дело касалось засад в холмах. Во время штурма столицы Империи Газ его довольно быстро сразило заклинание императора Газа, но некоторые люди считают, что, если бы битва проходила в холмах, Гленн расправился бы с императором в одиночку.
Но как бы там ни было…
— Хм?.. — Гленн прищурился и остановился.
Каждый день он путешествовал по холмам.
Таким образом он не только тренировался, но и выживал.
Холм, на котором он поселился одиноким отшельником, предлагал ему более чем достаточно припасов для жизни. Гленн собирал грибы и дикие овощи, охотился на зверей и набирал воду. Этого вполне хватало, чтобы приготовить еду. Когда кончались дрова, Гленн брал ветки деревьев и сушил. На жизнь он не жаловался.
Многие из его бывших сослуживцев удивлялись тому, что Гленн жил изгоем… однако он никогда не интересовался ни властью, ни роскошью, поэтому ему такой жизни вполне хватало.
— Трое…
Холм стал Гленну «ареалом». Он сразу понимал, если сюда кто-то приходил.
— Один парень, две девушки… у одной на спине что-то крупное.
Гленн смотрел на мягкую почву, покрытую опавшими листьями.
Посторонний человек не разглядел бы в ней ничего особенного… но Гленну она говорила многое.
Вес. Ширину шага. Рост. Половую принадлежность. Наличие багажа. Иногда по разбросу шагов и разнице в глубине следов удавалось даже понять эмоциональное состояние человека. Человеческие следы куда красноречивее животных.
— Хе-хе. Ясно-ясно. — Уголки губ под усами Гленна потянулись в стороны и изобразили хищную улыбку, сквозь которую проглянули зубы. — Быть может, удастся поразвлечься.
— Хм-м…
Акари моргнула и уставилась на миску, которую держала в руках.
Внутри виднелось мясо диких крыс, разделанных Тору, а также отваренные дикие овощи. Хотя мясо дикого зверя должно было пованивать, поднимавшийся от миски запах все-таки пробуждал аппетит — то ли Тору как-то обработал его, то ли помогли овощи.
— А, да, Акари, я взял у тебя алкоголь из сумки, — сказал Тору.
В сумке Акари держала всевозможные реагенты для смешивания, и среди них часто бывал алкоголь, входивший в состав противоядий и анестетиков. Любой практикующий алхимик обязательно имел при себе хотя бы небольшую склянку или бурдюк с каким-либо алкоголем.
— Ясно. Вот чем ты запах загасил? — понимающе кивнула Акари.
Лицо ее не отражало ничего похожего на эмоции. Но Тору долго ее знал и понимал, что Акари не сердится. Она просто такая.
Акари Акюра считалась младшей сестрой Тору, но кровь их не связывала. Деревня Акюра часто брала на воспитание брошенных детей, поэтому под словом «семья» в деревне понимались просто сожители. Конечно, попадались порой настоящие родители, братья и сестры, однако «семья», пусть и из чужих людей, давалась каждому… и Тору с Акари — типичный тому пример.
— Прекрасно, брат. Из тебя выйдет хорошая жена, — безразлично заключила Акари.
Тору зачерпнул суп из кастрюли, налил в миску и передал Чайке, после чего чуть прищурился и спросил:
— Еще раз, с какой стати «жена»?
— Разумеется, от тебя было бы неправильно ожидать, что ты сможешь стать кормильцем, ведь ты уже много десятилетий заявляешь, что «работа — для неудачников», и только валяешься дома. Скорее, даже человечнее закрыть тебя дома и ожидать, что ты сможешь поддерживать семейный уют.
— Да сколько мне, по-твоему, лет?
Раз уж на то пошло, обиженным на жизнь бездельником Тору жил лишь пять лет после окончания войны.
— По моим ощущениям столько и выходит.
— Хватит уже пороть чепуху.
— Тору. Никчемный? — спросила Чайка, удивленно наклонив голову.
— Не называй меня никчемным.
— Бездельник?
Тору не понимал, говорит ли Чайка от злобы, но слова «никчемный» и «бездельник» его точно не радовали.
— Я не имел в виду подобрать другое слово! Прости, что был бездельником! Диверсанты — они такие: бесполезные, пока нет работы!
— Но только не мой брат, — вдруг ни с того ни с сего возразила Акари. — Его можно гладить, его можно трогать, можно пожирать взглядом, можно… смотреть, как он перекатывается с голым животом. Поэтому я верю, что уже этим мой брат полезен.
— Я что, щенок?
— Ни в коем случае. Даже котенка или щенка можно научить работать. Однако моего любимого уважаемого брата я при всем желании едва ли смогу поставить на один уровень с ними.
— Ты ведь на самом деле ненавидишь меня, да?
Всю свою жизнь Тору частенько не понимал хода мыслей Акари, когда та начинала разговаривать.
— Да. Ведь любовь и ненависть — две стороны одной медали.
— Вот и не переворачивай ее.
За этим бессмысленным разговором обед и закончился.