«Ах, как же ты не помнишь, Тоня! Крылья — это же!..»
Тоня не дала ей закончить мысль без неясной, но зовущей цели и обрубила разговор с решительностью мясника:
«А то ты не знаешь, что ныне за урожай на полях», — и булькнула с головой в воду.
Чайка ее уже не слушала. Какая-то тень скользнула в воронку, и почти сразу с выщербленного снарядами плёса донесся неистовый гам. Два голоса разобрала Чайка: низкое картавое «кр-ра» и детский лепет чайки.
Большой, угольно-черный ворон и полевая чайка вылетели из воронки и стремительно взмыли вверх. Ворон то нарезал воздух сильными широкими взмахами, то, сложив, крылья, камнем валился на чайку, но и белая его соперница была не менее ловка; выскользнув из преследования, она тут же пикировала на хозяина битв, и уже ему приходилось проявлять всю свою легендарную хитрость, чтобы не попасть под белый таран.
Чайка смотрела на птичью схватку, не слыша призывов Тони, и ничего, кроме двух крылатых соперников, не видя. Она настолько была там, в поединке, что в перепадах птичьего боя у нее самой рвалось дыхание и холодели руки, словно верткий самолётик с птичьим вместо пламенно-моторного сердцем управлялся ее руками, ее нашептывания-заклинания поддерживали в бою птичий дух: левый крен, хорошо, бочка, пике…
9
Несколько раз уже они летали с Зигфридом крылом к крылу, разделенные стеклами фонарей и кусочком шаткого неба.
Конечно, Чайка должна была отомстить. Чубак бесследно исчез, но гитлеровский ас оставался для мести. Она вспоминала кровавые карикатуры на «Люфтваффе» во фронтовой газете, где асы выглядели как общипанные наглые птенцы, которых русские соколы могли поражать без разбора и счета.
А Зигфрида она распознала сразу. Еще не видя крестов, по манере боя и по тому ощущению крыльев, что было у нее самой. Крылья у Зигфрида были тоже сильные и надежные, но какой-то другой природы, и видно было, что не только в конструкции их самолетов коренились различия…
Только сам летчик, вот напасть! был вылитый ее Коленька. А говорили, чистый ариец, белокурая бестия. Что ж, и Коленька, выходит, ариец? Тогда, может, и она? Вот собьют ее — с обеих сторон беда: на той — плен, у своих… свои, чего доброго, в немецкие шпионки определят.
И Зигфрид этот, какой он к чертовой маме ас? Веснушки… Маску стянул, улыбается… Вроде как оскал изобразить хочет, а не получается. Застенчивый он какой-то… Как Коленька. Странные дела, этот стервятник погубил ее парня, а ненависти к нему — никакой. Только все равно убить его надо.
…Ворон был на пол-пера от победы. Вынырнув из-под чайки, он заставил ее опрокинуться на спину. Прямо над сердцем завис его клюв… Но он почему-то дал ей сделать пол-оборота, и чайка сразу оказалась в более выгодном положении, теперь она догоняла ворона, находясь сзади и немного ниже. Чуть задрать задрать голову вверх и в перекрестьи возникнет черное беззащитное брюхо.
Спасая пилотажную честь, ворон камнем ринулся вниз, чайка и на этот раз не отстала, и он, восхищенный ее дерзостью, высоко задрал клюв, чтобы рассмотреть пикирующую на него валькирию… Он искренне залюбовался соперницей, как будто не была под ним в двух саженях земля, а она была, и поэтому бесполезен был мощный взмах черных крыльев… В груду искореженных железных трупов вонзилось его тело… И дважды еще вздрогнули крылья…
И ее крылья на выходе из пике рвануло так, что они, казалось, отделились от тела, и боль в лопатках была невыносимой. Если бы не байдарки в довоенной юности и не лыжи, покоиться бы Чайке вдвоем, вместе с черным вороном, на полевой свалке войны.
…Они уже выбирались на берег, когда из-за леса вынырнул на бреющем немец. Тоня успела сказать, что впредь у ратных полей сменится хозяин — несомненно, они видели решающий поединок, ну примерно как в старину, когда исход битвы часто зависел от схватки богатырей.
Не иначе как в шутку короткой очередью вспорол немец Тонину спину… Все брюхо в крестах.
…В том бою несколько крутых горок чуть не лишили Чайку сознания. Из сгустившихся внутри нее облаков вынырнул Зигфридов ворон и стремительно ушел вверх. Сейчас он свалится на нее, она выскользнет, теперь в высоту они вопьются вдвоем — да, этот бой уже состоялся, выстрелов, кажется, не будет. Но из такого пике не выходят, — возразила Чайка сценарию, задыхаясь от прилипшей к легким диафрагме и выбирая до отказа штурвал… Сценарий не подвел. После бешеного «U», дописанного Зигфридом только до «J», уже на безопасной высоте она едва не потеряла сознание… Небо превратилось в свинцовый туман с красными пузырями, и только тот спасительный для нее орган, что прятался под переносицей, привел ее к аэродрому.